Он подошел поближе и долго смотрел на снимок, с которого ему улыбался милый малыш в белой пижаме, тянущий руки к фотографу.

– Да, это я… правда. Должно быть, моя мать дала ему этот снимок. Уж не знаю, как ему удалось ее уговорить сделать это…

– Здесь довольно много твоих фотографий…

– Да уж… И здесь вроде бы я, но что-то не помню, чтобы у меня были такие смешные клетчатые штаны и соломенная шляпа. Может, в парке переодевали… не помню…

– Отец любил тебя, иначе не стал бы занимать твоими фотографиями столько места на стене. А здесь есть твоя мать?

– Да. Вон, видишь, женщина в платье в горошек сидит в плетеном кресле в саду. Это мы были однажды в гостях у друга отца, у него был большой сад и большой деревянный дом. Его жена, имени ее не помню, делала вареники с вишней, а моя мама ей помогала. Это было всего один раз, когда они с мамой на некоторое время помирились. Но потом отец все равно ушел. Да… Надо же, а я совсем забыл об этом.

– А вот здесь на снимке тоже твоя мама, а рядом с ней твой отец…

– Да, это отец, справа от него дядя Саша, как раз этот его друг, Нодень, а слева – его жена, та самая, которая делала вареники с вишней… У нее еще было такое необыкновенное имя… Не помню. А там, за деревом, была куча песка, где мы с их сыном Валеркой строили замки. Поливали песок водой и строили замки… Потом ели вареники и отправлялись на Волгу… Все это было очень давно.

Он отвернулся от стены и пошел бродить по комнатам.

Шубин тоже осмотрел квартиру тщательнейшим образом. На этот раз никаких видимых следов пребывания чужих он не заметил. После того как Корнилов присылал сюда экспертов, которые изъяли пакеты со следами вишни и отпечатками пальцев Фиолетового, здесь, судя по всему, никого не было.

– Ты сможешь остаться здесь один и переночевать? – спросил Игорь.

– Не знаю… Все такое чужое, непривычное. Разве что фотографии доказывают, что я действительно нахожусь в квартире своего отца. Особенно те снимки, где моя мать. Так странно видеть их здесь.

Говоря это, Дмитрий осторожно, словно боясь причинить боль или вызвать резкий звук, открыл секретер и вдруг ахнул. Там, на полочках среди предметов мужского туалета, таких, как дорогой бритвенный набор, миниатюрный дорожный несессер, коробки с одеколоном и кремами, стопка новых носовых платков, он увидел несколько пачек долларов, перетянутых резинкой. Шубин, заглянув ему через плечо, был поражен не меньше его. Ведь это означало, что, сколько бы людей здесь, в этой квартире, после смерти Михаила Семеновича Бахраха ни побывало, никто не взял эти деньги! Никто! А ведь здесь были Женя Рейс, Гамлет, Гел, Фиолетовый… Шубин, глядя на деньги, спросил себя, а как бы поступил он, оказавшись в пустой квартире и без свидетелей: взял бы он чужие деньги или поостерегся? Или просто в силу своей порядочности не смог бы их украсть? И как ни странно, но ответа на свой вопрос он так и не нашел. Уж слишком велико было искушение. Взять, к примеру, Женю Рейс. Девочка и так была напугана до смерти, когда поняла, что Бахрах умер. Гамлет. Он бы смог, но он предпочел забрать конверт с якобы причитавшимися ему деньгами, за что и расплатился, отравившись ядом… Гел. Эта точно бы не взяла, подумал он, вспоминая ее красивое лицо и ослепительную улыбку. Гел представлялась Шубину цельной и сильной личностью, предпочитающей не вступать в компромиссные отношения с собственной совестью. Фиолетовый. То есть тот самый человек, который довольно продолжительное время провел в квартире и имел возможность обшарить каждый шкаф, каждый уголок. Почему он не взял деньги? Не заметил? Этого не может быть, деньги, вон они, прямо на виду. Не догадался открыть секретер? Это тоже исключено. Он же неспроста явился сюда. Он что-то искал. Скорее всего какой-то документ или очередной желтый конверт из коллекции желтых конвертов, о которых он мог что-то знать. Фиолетовый также мог не взять деньги из уважения к Дмитрию, которому они принадлежат как наследнику, или просто из принципа. К примеру, он искал что-то свое, а потому, не желая даже в собственных глазах выглядеть жалким вором, не притронулся к деньгам. Могла быть и еще одна причина, но почему-то в тот момент она показалась Шубину наиболее невероятной: что, если для Фиолетового это вовсе не деньги?! Игорь улыбнулся собственным нелепым мыслям.

– Ты видишь? – услышал он голос Дмитрия, медленно достающего деньги и при свете лампы листающего пачки, чтобы удостовериться, что это не «куклы». – Это же большие деньги. А что, если они крапленые, то есть я хотел сказать, меченые?

– Брось. Это обыкновенная наличность твоего отца. Возможно, он собирался в путешествие, и ему могли понадобиться наличные деньги… Все это лишний раз указывает на то, что твой отец был состоятельным человеком, а потому ты смело можешь забрать деньги себе и жить спокойно в этой квартире всю оставшуюся жизнь, ни о чем не переживая. Поверь, здесь нет никакого подвоха. Бери деньги. Можешь положить их в банк, так будет надежнее, можешь, если не доверяешь государству, спрятать в каком-нибудь потайном месте…

– Доллары… – Дмитрий все еще держал в руках деньги и, казалось, не верил своим глазам. – Вот это да. Как жаль, что моя мать не дожила до этого дня. Если бы ты знал, как мы нуждались и как тяжело ей доставались деньги.

– Ты уйдешь из ресторана?

– Я? – он пожал плечами. – Я еще ничего не знаю. Возможно, я женюсь на Ло. Она нравится мне, но у меня никогда не было денег, чтобы быть с ней. Она красивая, и с ней легко. Хотя она же проститутка. Я еще подумаю.

Шубин покачал головой. Он представил себе, как Дмитрий приходит в ресторан с деньгами и бросает их к ногам пьяной Лолиты, которая к тому же еще и ждет ребенка от другого… Бред. Или это и есть сама жизнь?

– Игорь, ты не хочешь составить мне компанию? – вдруг сказал Дмитрий, заметно повеселев.

– В каком смысле? Жениться заодно с тобой на Ло?

– Да нет… – улыбнулся Бахрах-младший. – Я насчет ужина. Чтобы покутить. Смотри, сколько денег! Сейчас поедем на твоей машине в какой-нибудь навороченный супермаркет, поменяем там сто или даже двести долларов, накупим приличной выпивки, еды и устроим праздник. Ну как, ты не против?

– Я? Да, конечно, нет! Я же не дурак…

– Тогда поехали. Выпьем, помянем моего отца, заодно расслабимся. А то я что-то не в себе…

Как это он верно заметил.

Они вышли из квартиры, тщательно закрыв ее на все замки, и отправились в самый дорогой магазин города. Чувствовалось, что Дмитрию и в самом деле не по себе. Он шел, катя впереди себя тележку, с видом человека, впервые попавшего из сельской глубинки в приличный магазин.

– Значит, так, – говорил он, обращаясь к Шубину. – В винах я не разбираюсь… Да и в закуске тоже. Давай лучше ты… У тебя, я думаю, опыта по этой части больше.

Игорь, смущаясь, спросил, на какую сумму ему рассчитывать, и когда понял, что Дмитрий, находящийся в состоянии сильного радостного возбуждения, готов прокутить хоть все деньги, ограничился литром хорошего французского вина, двумя литрами «Смирновки» разных сортов, окороком, рыбой, икрой и фруктами. Загрузив все это в машину, они поехали в «Охотничий» ресторан, где буквально вырвали из лап какого-то пьяного посетителя почти трезвую Лолиту. Ничего не понимая, зачем ее куда-то везут, она в машине долго возмущалась, колотила кулаками по груди ошалевшего от счастья Дмитрия и причитала, что из-за него потеряла «целую кучу бабок».