– Да, я помню.

– Не стесняйтесь в расходах, я уже говорил?.. Да, да, сразу, как только вы её сюда привезёте, я очень незаметно суну вам пару сотен долларов на первый вечер. О’кей?

– Окей, окей, сейчас встаю.

– Не забудьте, её зовут Люся Лисицина. Сью – это там, в Америке. Пишите рейс…

– Ладно, уже еду. Как вас там…

– Хокконен! «Голубая вода»!.. Извините…

Собакин швырнул трубку и, схватившись за живот, бросился к туалету, дверь в который была открыта.

Назвался груздем, полезай в кузов. Секретному агенту СМЕРШа не всегда удаётся поспать вволю. Гога оделся, проверил заряд батарейки в потайной камере и поехал в Шереметьево.

Цифры на табло показывало, что самолёт из Сан-Франциско уже прибыл. Как некоторые другие встречающие, не знавшие в лицо своего гостя или делового партнёра, Гога поднял над головой бумажку с именем. На его тетрадном листке, специально заготовленном перед выходом из дома, жирным фломастером было аккуратно выведено: «Люся Лисицина».

Наконец стали выходить прилетевшие из Америки пассажиры. Основной их поток проходил мимо, часть рассеивалась среди встречавших. Таблички с именами падали как флажки в тире. Вдруг Гога увидел худенькую рыжеволосую девушку с рюкзачком за спиной, которая, улыбаясь, шла прямо на него.

– Ладно, опускай уже, другой не будет, – сказала она и протянула руку. – В этой Америке забудешь, как тебя зовут на самом деле.

Гога смял тетрадный листок и осторожно пожал протянутую руку. Внешность девушки произвела на Гогу чрезвычайно благоприятное впечатление. Симпатичная, не раскрашенная, миниатюрная, совсем тоненькая. Когда иностранец говорил «лет на десять старше», Гога представлял нечто совершенно в другом стиле. Но такая Люся Лисицина со стороны вполне могла сойти за его одноклассницу.

– Слушай, ты говорить умеешь?

– Э-э… – растерялся Гога.

– Ясно, поэма «Герасим и Муму». Ну, а вообще, как там поживает мой этот, как там его… дядя?

– Господин Хокконен?

– Точно, он. Всегда забываю эту его дурацкую фамилию.

– Он ждёт вас в гостинице, ему вдруг стало плохо.

– Неужели плохо? Очень плохо?

Гоге показалось, что Люся произнесла это с некоторым удовлетворением. «Похоже, она не очень любит этого своего так называемого дядю», – подумал он про себя, а вслух произнёс:

– Давно вы в Америке?

– Уже начинаю думать, что я её открыла. Тринадцать лет, если точно.

– А сейчас… – Гога хотел спросить, сколько ей лет сейчас, но вспомнил, что женщинам такие вопросы задавать не принято.

– А сейчас – двадцать четыре, – ответила Люся, ничуть не смутившись.

«И не на десять, – подумал Гога. – Всего только на девять».

В номер господина Хокконена пришлось некоторое время стучать, пока оттуда не послышались приглушённые крики: «Сейчас! Минуту!..». Наконец дверь отворилась, и посетителей встретил бледный, натянуто улыбающийся хозяин. Пропустив Люсю в номер, он вышел и прикрыл за собою дверь.

– Вы договорились? – поинтересовался он шёпотом.

– В семь около Большого театра, – доложил Гога.

– Вот, возьмите обещанное, – Собакин сунул мальчику деньги. – Извините, мне нужно с ней поговорить. Не опоздайте на свидание!

И он закрылся в своём номере с красоткой Сью, которая уже по-хозяйски развалилась на диване перед вентилятором и закурила.

– Теперь к делу, – заговорил по-английски мистер Додж. – Мальчишка должен выкрасть у папочки кое-какие документы. Ты ещё не разучилась сводить с ума молоденьких жеребцов, а?

– Вчера двое дрались из-за меня в мусорном тупичке – один с ножом, другой с бейсбольной битой. Того, который размахивал ножичком, увезла «скорая».

– Отлично, я и сам вижу, что ты в хорошей форме. Сколько времени тебе понадобится?

– Сегодня я узнаю его слабости, завтра он предложит мне своё сердце, послезавтра он пойдёт грабить банк, чтобы я согласилась бежать с ним на край света.

– А что бывает на четвёртый?

– Зависит от темперамента и фантазии.

– Удивляюсь, Сью, как тебя до сих пор ещё не пришили.

– То же самое я всегда думаю о вас, мистер Додж.

Место свидания «у Большого театра» не означало того, что молодые люди отправятся в Большой театр смотреть балет или слушать оперу. Люся-Сью предложила просто подышать свежим воздухом и «прошвырнуться по Бродвею». Но «прошвырнуться» Гога струсил. Язык у него не был подвешен так же хорошо, как у его спутницы. Во время прогулки, когда, кроме как говорить, делать больше нечего, он опасался выглядеть идиотом. Вместо «Бродвея» Гога повёл Сью на знакомую ему по курьерской работе кислотную дискотеку, где гремело, ухало и стучало так, что за три часа они оба едва не оглохли. Потом Гога посадил свою спутницу на такси, а сам помчался домой за велосипедом. Шёл уже одиннадцатый час.

– Разговорила мальчишку? – спросил Собакин, когда Сью появилась у него в номере. – Узнала слабости?

– Что?! – крикнула в ответ обольстительница, ничего не расслышав.

В положенное время Гога зашёл в квартиру товарища Крупской.

– Мальчик. – произнесла дама, не вынимая изо рта папироску. – Вот конверт. Его нужно отвези по указанному адресу и бросить в почтовый ящик.

– Фамилия не указана, – заметил Гога, повертев конверт в руках.

– Не надо фамилию.

– Хорошо. Это недалеко, я брошу.

– Иди, мальчик.

Выходя из парадной, Гога нос к носу столкнулся с Кроликом.

– Э, стой, спокойно, – сказал Кролик. – Зачем я Крупской понадобился, не знаешь? Ты здесь, как это называется, моя креатура. Денег не зажиливал? С дилерами проблем не было?

– Нет…

– Дай закурить.

– Не курю, ты же знаешь.

– А пачку в кармане носишь, – Кролик хлопнул Гогу по карману.

– Тише ты! Конверт помнёшь… – Гога вынул из-за пазухи конверт.

– А что за конвертик?.. А, понимаю. Всё ясно. Ну, пока.

И Кролик развернулся на сто восемьдесят градусов.

– Куда же ты? – удивился Гога.

– Вспомнил про одно срочное дело. Теперь вижу, что она тебе опять доверяет. Такое письмо не дадут кому попало. С сигаретами поосторожней – капля никотина убивает лошадь.

– Лошади и не курят…

С конвертом надо было что-то решать. Запечатан он был кое-как, стоит слегка поддеть… Гога заехал в пустынный переулок, вскрыл письмо и вынул сложенную пополам бумагу.