устроить переворот и убив меня с отцом утвердить на престоле Софью. Я к тому моменту им не сделал ничего. Вообще ничего. Я тихо учился и занимался обычными делами, приличествующие моему положению.

— Они за это заплатили кровью.

— Они? — хохотнул Алексей. — Были убиты только те, кто изгваздался, будучи на виду. Политически изгваздался. Большая часть организаторов заговора не понесла никакого наказания. Ну, разве что, испугалась. Не так ли? Или тебе перечислить состав заговорщиков и назвать их настоящих лидеров? А ведь я подумывал их физически вырезать уже тогда. В этой всей истории жаль только моих теток и кузин, которых убили якобы по моему приказу. Тех, которые не имели никакого отношения к заговору.

Голицын нахмурился, но промолчал.

— Я шаг за шагом искал попытки внутреннего примирения. Тебя вытащил из ссылки, потому что — толковый человек и думал, что ты мне поможешь. А что на выходе? Как пытались свергнуть, так и пытаются. Хоть кол на голове теши. Дебилы, … — подытожил царевич.

— Все не может измениться быстро.

— Может. Может Василий Васильевич. Если бы моя служба безопасности прозевала этого отравителя, то меня бы убили. А потом и моего отца, который во многом небрежен в вопросах безопасности. В сущности, его и не трогают в первую очередь, понимая, что я ничего никому не прощу. Так бы давно отравили.

— Ты сгущаешь краски. Этот… — махнул рукой Голицын, — действительно дурак. Во всяком случае его поступок иным я объяснить не могу. Но остальные то тут при чем?

— А я остальных трогаю? Я обозначил правила игры. Дал простой и довольно легкий путь обхода формальных ограничений новых законов. И предложил сотрудничество. Такое, от которого все они выиграют. Много выиграют. То, что вы сейчас выбиваете с крестьян и воруете будут жалкими грошами по сравнению с тем, что сможете зарабатывать со мной. Причем честно. Ну, относительно честно, разумеется. И я надеялся, что меня услышат. Если же я ошибся и меня не услышали, то у России будет другая аристократия. Или ты тоже сомневаешься в моих словах?

— Нет… — тихо ответил Василий Васильевич.

— Нет? А мне кажется, что вы все там обманулись моим возрастом и видом. Навыдумывали себе всякое.

— Поверь, не все. — твердым тоном возразил Голицын. — Но… хм…да, все быстро переменить не получиться. Люди привыкли к другому. К тому что с ними считаются.

— Если бы мы с отцом с ними не считались, то их бы давно схоронили. Или хуже того. Что мешало кирасирам пройтись по подворьям. Изрубить изменников. А потом скормить их свиньям, чтобы даже могилы их не осталось? Что? Не знаешь? А я скажу. Наше с отцом человеколюбие и здравый расчет. Вы все нам нужны. И мы пытаемся из этого субстрата, которым сейчас является наша аристократия, слепить хоть что-то, похожее на уважаемых людей. За которых не стыдно. Что ты так на меня смотришь? Отдельные представители — прямо самоцветы. Как, например, ты. Но их еще пойди найди в этой субстанции…

Помолчали.

— Я могу это взять? — спросил Голицын, указав на папку с невестами из Габсбургов.

— Зачем тебе?

— Хотел обсудить.

— Зайди дня через три-четыре. Я тебе скопирую сводку по всем невестам, которых моя разведка изучила.

— А вот так, подробно?

— Тебя только Габсбурги так интересуют?

— Было бы славно о всех, про кого ты что-то выяснил, почитать. Это неплохая пища для размышлений.

— Ведь утечет. К Габсбургам и утечет. И породит международный скандал с нашими союзниками. Пусть и временными. Этим, — кивнул он на папку, — вообще светить не стоит.

— Габсбурги в любом случае сильно обидятся в случае отказа. С этой папкой или без нее.

— И что ты предлагаешь?

— Объяснить нашу позицию.

— А это что-то изменит?

— Надеюсь.

— Хм. А если эту папку начнут обсуждать в Версале? Без ссылки на нас. Мы же просто возьмем время на подумать. В конце концов я еще слишком мал и у нас в запасе несколько лет.

— Это вызовет международный скандал, — чуть подумав, произнес Голицын. — Но уже не между нами и Габсбургами. Впрочем, они очень крепко будут искать, откуда вся эта грязь на них пролилась?

Алексей встал и прошелся по кабинету.

И замерев у дальней стены спросил, не поворачиваясь.

— У тебя есть надежный человек, который хорошо знает шведский и умеет красиво, разборчиво на нем писать?

— Разумеется.

Царевич повернулся с нехорошей усмешкой.

— Тогда эту папку, — указал он рукой, — мы может выставить как трофей, взятый в палатке Карла при Нарве. Он ведь не женат. И пока брыкается. Не так ли?

— Так, — кивнул Голицын.

— Только к ней, я думаю, нужно добавить и другие. Да. Французские. И прочие. Чтобы это не выглядело так, будто бы мы топим именно Габсбургов. Присылай своего человека. Он поработает здесь. Под моим надзором. Потом заложим эту мину. Подорвем. А после я велю скопировать тебе оригиналы на русском для работы.

Василий Васильевич мягко улыбнулся, прикрыл глаза и покачал головой. Этот молодой человек с его удивительно извращенным мышлением пугал и вдохновлял одновременно. И он не знал, чего больше…

Глава 2

1704 год, февраль, 3. Москва — Стокгольм

Москва зимовала.

А зима выдалась удивительно снежная. И, несмотря на морозы, удивительно горячая.

Там вообще, как получилось?

Алексей то, после того разговора с Голицыным, сам явился к отцу упредив остальных. В тот же день, точнее вечер. Показал ему документы, пояснил что к чему. Ну и доложил о ликвидации изменника…

И лишь на утро к Петру Алексеевичу пришла делегация из пяти князей. С челобитной на злодейство и самоуправство царевича. Принял он их вполне охотно. Но не обычным порядком, а частным образом в небольшом помещении, сославшись на занятость. Чтобы свидетелей поменьше. Выслушал внимательно. А потом обломал об их спины несколько черенков, принесенных специально для того. Приговаривая непечатными словами о том, что вступились они за изменника…

Занедужили челобитчики.

Занедужили.

Слегли натурально.

А тем же днем расследование началось об их хищениях. Которое пошло быстро. Очень быстро. Просто реактивно, ежели судить по темпам, типичным для начала XVIII века. В том числе и потому, что все было известно заранее. И требовалось лишь это оформить чин по чину. По Москве же поползли слухи, пока расследование шло, что в городе появилась новая заразная болезнь — олигофрения…

— Алексей Петрович, — устало произнес тогда Ромодановский, — твоих рук дело?

— О чем ты Федор Юрьевич?

— Так о слухах этих грязных. Разве не слышал, что по кабакам болтают?

— Там много что болтают.

— О болезни новой, об