— До Фулгрима Кемос был больным миром, — сказал Гулос, — Примарх его исцелил, но вскоре тот опять заболел. Совсем как Двенадцатая. Ее исцелю я. — Он махнул рукой в сторону десантного модуля. — Вперед, апотекарий. Нам еще скальпы собирать.

Внутри уже сидело отделение Детей Императора, опустивших фиксаторы и радостно обсуждающих предстоящую резню. Один тихо пел, другой развлекался, простым ножом вырезая на руке странные символы. Возбуждение было осязаемым.

Абордаж был кровавым предприятием, но сейчас он будет больше похож на планетарную высадку. Рукотворный мир был так огромен, что его сложно было захватить, как корабль, даже если бы у Двенадцатой была полноценная армия, а не полуорганизованная толпа. Сложно, но возможно… Едва. Если им удастся активировать телепортационный маяк в нужный момент, если Саккара сделает то, что обещал, если остальные капитаны будут следовать приказам Блистательного, а не своим прихотям… Если, если, если. Надежда была слабой. Но она была.

Разумеется, все это перестанет иметь значение, если их просто расстреляют на подлете к цели.

— Мы так давно не воевали вместе, брат, — сказал Олеандр, проверяя ремни фиксаторов. — Тебе тоже этого не хватало?

Цимисхий пожал плечами. Затем постучал пальцами по нагруднику, и Олеандр засмеялся. Сидящий напротив Гулос недовольно уставился на них.

— Что он сказал? — спросил он.

— В переводе не так хорошо звучит.

— Не сомневаюсь, — ответил Гулос, подозрительно скривив идеальные черты, — Но ты все равно скажи.

— Он сказал, что рад опять отправиться на войну вместе с братьями, — сказал Олеандр, откидываясь назад, — И я не могу сказать, что не согласен. Меня пьянит мысль о том, что я скоро буду сражаться рядом с людьми одной крови и души.

— Я тронут. То есть ты считаешь нас братьями?

— Да, — Гулос продолжал смотреть на него, — Мы братья, Гулос. Даже теперь. Даже после всего, что было… Мы по-прежнему братья. — Олеандр взмахнул рукой. — Град Песнопений стал последним ударом. Смерть от тысячи порезов началась задолго до него… Скалатракс, Гнозис, сотни других сражений по всему Оку. Но Град… И копье Абаддона… Именно мы перестали быть силой и превратились в воспоминание. Те немногие узы, что еще были, оборвались, и мы оказались на страшной, жуткой свободе.

Все молчали. Взгляды, которые столько лет были направлены на внутренние бездны желаний, теперь сосредоточились на нем одном. Олеандр прокашлялся.

— В небольших дозах свобода — замечательная штука. Но когда ее слишком много, она начинает душить. Сводить с ума. А безумие без цели — пустая трата сил. У нас нет никаких целей, ничего, кроме удовольствия, а потому мы тоже тратим силы впустую.

— Тогда зачем ты здесь? — тихо спросил Гулос. В кои-то веки в его голосе не было ни вызова, ни надменности. Только любопытство.

— Чтобы спасти то, что от нас еще осталось. Блистательный огнем и кровью удержал Двенадцатую от распада, и я не допущу, чтобы она погибла теперь, на рифах желаний. Я сделаю все, чтобы спасти ее. А вместе с ней — и весь Третий легион. Если для этого нужно посадить на трон нового короля, я готов.

Гулос откинулся на спинку кресла. Глаза у него блестели.

— А ты гораздо сложнее, чем я думал. Не знал, что ты идеалист.

— Настоящий апотекарий умеет забывать о своих желаниях во благо подопечных. И иногда приходится прибегать к экстраординарным мерам. Я не собираюсь сдаваться.

Цимисхий коснулся кулаком наплечника, то ли предостерегая, то ли соглашаясь. Завыли сирены. Отсек торпеды залило кроваво-красным цветом.

— Тем более без боя, — закончил он, когда их выбросили навстречу буре.

Битва началась со светом и яростью, но без звука. Носовые батареи стреляли сверкающими копьями, и неосмотрительные корабли разлетались на горящие куски, но остальной флот Блистательного продолжал нестись к жертве без какого-либо порядка и построения.

Со смертью Элиана Лугганат встрепенулся, увидев опасность. Его оборонительные системы активировались, хотя из-за остаточного эффекта психических миазмов произошло это не сразу. Корабли, до сих пор укрывавшиеся в его тени, вдруг развернулись и устремились к наступающему флоту, разрывая тьму вспышками орудий. Без сомнения, часть из них хотела скрыться. Остальные бросились в бой добровольно. Результат в обоих случаях был одинаков.

Истребители встречали друг друга в пустоте между гигантскими кораблями и вступали в медленную, торжественную схватку, обращая пространство в море раскаленной смерти. Тишина вибрировала от столкновений фрегатов и предсмертных криков не выдерживающих перегрузок крейсеров, у которых отказывали пустотные щиты. Реакторы взрывались, порождая новые звезды, и множество мелких кораблей становились жертвами их родильных мук. Поврежденные корабли падали по совершенно невероятной траектории.

«Кваржазат» не обращал на них внимания и продолжал вести флот за собой, покачиваясь на поле звезд, словно гигантский космический змей. Все его орудия безостановочно полыхали, не разбираясь, где враг, а где друг, и за монстром, который скользил к добыче, распахнув километровые челюсти, тянулся длинный хвост обломков.

Укрепленные бастионы на боках Лугганата очнулись, и оборонительные турели громко заговорили. «Кваржазата» встретила стена плазмы, но он пробился сквозь нее, пусть и лишившись части пустотных щитов, и орудия, которых хватило бы на целый город, продолжили гимн разрушению.

«Сорокопут» укрылся за крейсером и, следуя по течению войны, пока избегал столкновений. Прислонившись к трясущейся переборке, Байл изучал вид-экраны, на которых мелькали изображения бушующей снаружи битвы. По запутанности она не уступала большинству подобных сражений. Корабли поднимались и опускались под странными углами, вставая на траектории перехвата или преследования. Эскорты и истребители кружились в тесных объятиях, ведя бои, совсем не похожие на столкновения их крупных товарищей.

Глаза резанула вспышка, и по экрану побежали идентификационные руны.

— «Ловкий язык», — сообщил он, хотя никто не спрашивал. — Как видно, не такой уж и ловкий.

— Надо было сесть в десантную капсулу, — прорычала Савона. Она была бледнее обычного, а ее воины неуютно елозили в фиксирующих креслах, недовольно поглядывая на Игори и ее стаю, которые сидели в другом конце отсека и отвечали им настороженными и злыми взглядами — наподобие тех, каким кошки смотрят на необычайно больших крыс.

Астартес-ренегатов было тридцать, и каждый стоил армии. Их шлемы были отмечены черным отпечатком копыта — символом преданности госпоже Спирального Огня, — а вооружены они были разнообразными мечами, вибротопорами, силовыми топорами и клинками из заточенных костей неведомых ксеносов. Они были ее чемпионами, сильнейшими из ее воинов. Нескольких он узнал. Оскада, сержант сорок пятой. Беллеф из шестьдесят седьмой. И другие. Все они сражались под его знаменем в Луперкалиосе и сотнях других битв, пока не случился Град Песнопений.