Через месяц вчерашний студент был направлен на работу в наше посольство в Кабуле. И опять его ждал сюрприз: он и здесь оказался нарасхват, никто, как он, не мог так свободно общаться с пуштунами. В посольстве Козина в шутку прозвали «пуштунским националистом». Спустя четыре года, осенью 1976-го, он вернулся в Союз, получив назначение в тот же самый отдел Среднего Востока МИД СССР и ранг референта. Грянула Апрельская революция, которую в мидовских коридорах встретили с большим энтузиазмом: было в Афганистане хорошо, а теперь и вовсе будет прекрасно. К власти пришли свои, почти коммунисты. Потом Володя поступил в аспирантуру Дипакадемии.

Переводить в Кремле, да еще самым первым лицам, Козину прежде не доводилось. Однако аспирант довольно быстро освоился в помпезных кремлевских залах и в отличие от бедного капитана-артиллериста вполне сносно отработал весь визит.

Подписание Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве прошло по протоколу, без сучка и задоринки. Заверив этот главный документ, руководители двух стран с шампанским в руках поблагодарили министров иностранных дел Громыко и Амина, а также всех товарищей, принимавших участие в работе над договором.

Затем Косыгин и Амин, а также руководители соответствующих министерств и ведомств подписали соглашения об увеличении военных поставок и направлении в Афганистан дополнительного числа советских военных специалистов, соглашения о расширении объема торговых связей и оказании южному соседу всесторонней экономической помощи. Был также подписан план партийных связей между КПСС и НДПА.

Амин тоже времени зря не терял. На второй день визита он напросился на личную встречу с советским премьером Косыгиным. Переводил их беседу Дмитрий Рюриков. Изложение своего вопроса Амин начал с краткого исторического экскурса. Он напомнил Алексею Николаевичу, что в 1893 году, в ходе второй англо-афганской войны, Британия аннексировала часть территории Афганистана, и один из лучших афганских городов — Пешавар оказался в составе Британской Индии. Теперь этот город и бывшие афганские территории входят в состав Северо-западной пограничной провинции Пакистана. Почти семь миллионов пуштунов, а это примерно столько же, сколько их насчитывается в Афганистане, вынуждены считать себя гражданами другого государства, хотя они этого вовсе не хотят. Далее Хафизулла Амин выразил обеспокоенность недавним приходом к власти в Пакистане генерала Зия-уль-Хака. По его словам, реакционный проамериканский генерал с помощью своих «кураторов из Штатов» делает все возможное, чтобы погубить молодую афганскую революцию. Пакистанцы будут готовить и направлять в ДРА банды религиозных фанатиков-террористов. В этой связи товарищ Тараки и он, Амин, хорошо понимают: негоже сидеть сложа руки. Анализируя обстановку в Пакистане, «великий вождь всех пуштунов» товарищ Тараки и он, Амин, пришли к выводу, что режим Зия-уль-Хака не так уж прочен и держится только на штыках преданной ему части пакистанской армии. Против него, при соответствующих условиях — а это финансовая поддержка, передача стрелкового оружия, минометов, средств связи, транспорта, боеприпасов, — могут выступить пуштуны и белуджи, а также сторонники свергнутого генералом премьер-министра Зульфикара Али Бхутто, плюс пакистанские коммунисты. Если бы Советский Союз предоставил такую помощь, мы, афганцы, могли бы взять на себя функции ее доставки и распределения в Полосе независимых племен.

Алексей Николаевич Косыгин, который в отличие от Брежнева находился в хорошей форме и среди членов политбюро был, несомненно, лучшим «переговорщиком», сразу понял причины вчерашнего спектакля, разыгранного Тараки. Демонстративно заявив о своем нежелании говорить на языке дари, афганский лидер решил тем самым заметно и громко продемонстрировать свой «пуштунизм». Да, видимо, именно эту тему афганские руководители захотели сделать ключевой в ходе их визита в Москву. Договор о дружбе — это для них дело решенное, рутинное, они никогда не сомневались в том, что СССР станет их главным другом и спонсором. Но, судя по всему, амбиции гостей простираются гораздо дальше существующих сегодня афганских границ. Хотя это, конечно, очень странно: сами жалуются на обилие серьезнейших проблем во всех сферах жизни, да и та информация о внутреннем положении Афганистана, которой мы располагаем, не внушает ни малейшего оптимизма, и при этом — столь дерзкая идея фактически объявить войну соседнему государству. Причем с очевидным нашим участием. Мы начинаем поддерживать пакистанских пуштунов, белуджей и прочую оппозицию. Об этом сразу становится широко известно. Правительство Пакистана высказывает свое справедливое возмущение подрывной деятельностью, которую СССР ведет на его территории. Немедленно осложняются отношения с США и их союзниками. Шансы на успех этой акции ничтожные, зато головная боль — на многие десятилетия.

Косыгин внимательно посмотрел на Амина. Либо этот человек чрезвычайно наивен в вопросах большой политики, либо… это какая-то провокация.

Председатель правительства спокойно и твердо ответил, что осуществление подрывной деятельности на территориях суверенных государств — пусть даже эти государства занимают по отношению к СССР и дружественным ему странам враждебную позицию — противоречит принципам советской внешней политики.

В тот же день в «Зимнем саду» Кремля «с глазу на глаз» встретились Брежнев и Тараки. Рюриков, который и здесь выступал в роли переводчика, был готов к любым неожиданностям. Однако афганский руководитель, видимо, уже предупрежденный Амином о жесткой позиции премьера, ничего «такого» не наговорил. Он лишь повторил сказанное час или два назад его заместителем. При этом не стал вдаваться в историю англо-афганской войны. Леонид Ильич, выслушав, покивал головой, хотя, скорее всего, не понял, в чем состоит проблема и чего хочет от него гость. По сути обращения афганского лидера генеральный секретарь никак не высказался, однако обещал, что вопрос, затронутый Тараки, будет внимательно изучен.

Чтобы дать руководителю ДРА высказаться перед представителями Запада и заявить о себе, в программу визита по инициативе Громыко была включена встреча с высокопоставленными иностранными дипломатами, аккредитованными в Москве. Тараки, для которого английский язык был почти родным, стал выступать перед дипломатами на пушту. Посол Афганистана в СССР Пактин довольно хило переводил его речь на русский. Похоже, Тараки не знал, о чем нужно говорить с дипкорпусом. А может, недостаточно выспался после вчерашнего ужина. Почему-то его слишком увлекла тема дипломатической неприкосновенности. Трясущийся от напряжения Пактин переводил на русский язык: «У каждого из вас есть дипломатический иммунитет. Посла нельзя арестовать, посадить в тюрьму. Поэтому посол должен хорошо работать и давать объективную информацию своему правительству». После этих слов в зале послышались смешки. Те дипломаты, которые были знакомы с фрейдовской теорией опечаток и оговорок, сразу же поняли проблему: в Афганистане утвердился жестокий режим репрессий, и Пактин боится за свою жизнь.

В закрытом меморандуме, подготовленном ЦК КПСС по итогам визита, в целом положительно оценивались его результаты. Было подчеркнуто, что отношения между СССР и ДРА приобрели качественно новый характер, базируются теперь на классовой основе, проникнуты духом товарищества и революционной солидарности. Руководству ДРА было сказано, что оно может твердо рассчитывать на нашу помощь и поддержку в деле революционного переустройства афганского общества.