Клиф, приятного вида мужчина, работавший бухгалтером, очень серьезно обдумал предложение Лесли, а потом имел долгий разговор с ней.

Бейеры с сочувствием отнеслись к положению Лесли, но больше всего их волновало благополучие приемного сына. Было решено поступить следующим образом: Лесли будет их посещать, мальчику ее представят как «тетю Лесли», некую дальнюю кузину Джорджии. Лесли разрешат навещать мальчика раз в два месяца и быть с ним близкой настолько, насколько это позволяет положение дальней родственницы.

Лесли поняла, что Джорджия и Клиф очень любят Терри. Она заверила их, что ей не надо ничего большего, кроме возможности видеть ее мальчика, знать о его жизни. Ее искренность убедила их.

Первые несколько посещений были для Лесли мучительны. Мальчик не признавал ее, не хотел ее знать. Для него она была просто другом его родителей.

Но затем он стал теплее относиться к ней. Возможно, он как-то чувствовал ее глубокую любовь, он начал привязываться к ней. Лесли играла с ним в его комнате, водила на прогулку, рассказывала сказки и разные истории; она сумела найти подход к нему, не нарушая его душевный покой и не становясь между ним и родителями.

В три года он стал звать ее «тетя». Она посылала ему подарки на день рождения и к Рождеству, а его мать присылала ей обведенные карандашом изображения его ручонки и его рисунки, которые Лесли развешивала по стенам кухни и на холодильнике.

Когда Росс Уилер увидел эти рисунки, случайно навестив Лесли, она объяснила, что они принадлежат племяннику, сыну ее единственной близкой кузины.

Ее посещения Бейеров продолжали быть мучительными, но Лесли не променяла бы их ни на что на свете. Письма Джорджии, в которых непременно были вложены фотографии мальчика и сообщалось о развитии ребенка, рисовали картину маленького человечка, который в представлении Лесли почти не менялся. Но когда она приезжала и видела, как он вырос, это поражало ее до глубины души. Он выглядел совсем другим, и она понимала, как много упустила за время своего отсутствия.

Ребенок стеснялся, не узнавал ее, а иногда не мог вспомнить. Но уже через час непрочная нить их взаимоотношений восстанавливалась и становилась такой крепкой, что они прекрасно понимали друг друга, будто и не расставались.

Затем она уезжала, и нить опять обрывалась. Сердце сжималось от боли, когда она покидала его. Она спешила домой, вот так же как теперь, чтобы собраться с силами, пережить первые часы разлуки с сыном и опять жить в ожидании писем от Джорджии.

Если бы не Терри и его родители, она бы никогда не оказалась на Лонг-Айленде. Судьба могла забросить ее далеко отсюда, и она никогда бы не узнала сына.

Но теперь, установив отношения с сыном — пусть непрочные, пусть непостоянные, — она мысли не допускала уехать отсюда, все бросить. Как бы ни было это странно, но именно Терри придавал ей силы переносить жизнь вдали от него, думать о будущем.

Всю жизнь она будет благодарна Джорджии и Клифу за этот бесценный подарок — знать и любить своего сына. И никому, никогда она не откроет свой секрет.

С этими мыслями она выехала на шоссе и поехала быстрее. Хотя путь из Джонсонвилля и от Росса Уилера до Фармингтона к Бейерам занимал только час с небольшим, Лесли чувствовала, что проделала длинный путь.

И дорога назад была длиннее.

Джордан сдерживался долго, как мог. Месяц — на большее его не хватило. Но, в сущности, даже не на месяц. На следующий день после завтрака с Лесли он дал распоряжение одному из своих помощников разузнать все, что можно, об «Уилер эдвертайзинг» и ее роли в этом агентстве. Он также попросил показать ее послужной список.

Джордан очень удивился, узнав, что она поступила работать в «Уилер» после «Оугилви, Торп», где была быстро растущим молодым сотрудником. Еще больше он удивился, когда узнал, что она была автором новой рекламной кампании «Ороры» и несколько других подобных многомиллионных кампаний. Он не мог понять, почему она бросила такую блестящую карьеру, чтобы оказаться в отдаленном городке Лонг-Айленда и проработать два с половиной года библиотекарем, прежде чем вернуться в рекламный бизнес в крохотном агентстве.

Но он прекратил задаваться вопросами об ее прошлом. Все что его волновало, касалось ее будущего и возможности увидеть ее снова.

«Нет, я не замужем». Эти слова эхом повторялись в его голове, наполняя его безумным, заманчивым желанием и не давая спать по ночам. Она была свободна. Это было самым важным из того, что он знал о ней, решающим в ее загадке. Остальное его не волновало. Джордан начал обдумывать способ встретиться с ней: позвонить, написать ей. Но эти способы казались невозможными. Она дала ясно понять, что недоступна для него, знала, что он женат, и была не из тех девушек, кто заигрывает с женатыми мужчинами. Она отличалась здравомыслием и непреклонностью, которые проглядывали за нежной красотой. Было в ней что-то непоколебимое и правдивое.

Размышляя над этими качествами Лесли, он невольно вспомнил свои увлечения молодости. То было время, когда он мучился страстью к чистым девочкам из школы, наблюдая за ними издалека, и неутомимо строил о них фантазии. В тот ранний идеалистический период его восхищали не секреты их пола, а красота, естественность и правдивость, которые он возводил в некий романтический идеал.

С тех пор этот идеал потускнел от разочарований, которые он испытал от отношений с женщинами, став уже взрослым. Но Лесли Чемберлен вернула его идеалу прежние краски. Сейчас, мучительно вспоминая каждую деталь ее образа в то последнее утро в Бостоне, он представлял себе не столько ее лицо, сколько ее достоинство и прямодушие.

К сожалению, старомодное уважение правил приличия сбивало Джордана с толку и даже парализовало его надежды.

К концу месяца сопротивление Джордана иссякло.

Он должен был ее увидеть.

Найти дом по адресу, указанному в ее личном деле, оказалось непросто. Дом оказался обычным многоквартирным, но довольно привлекательным — с небольшой лужайкой, растущей на ней дикой яблоней, окруженной выкрашенными белой краской металлическими скамейками. Дом был расположен почти в миле от живописного центра старого городка с его площадью, городским советом, маленькими конторами и магазинами.

Джордан стоял у подъезда, как школьник, переминаясь с ноги на ногу. Возможно, ее нет дома, но это его не заботило. Он не в силах был ждать хоть один лишний день. Если ее нет дома, он вернется в Нью-Йорк и будет снова собираться с духом, чтобы сделать еще одну попытку.

Наконец он нажал кнопку переговорного устройства.

Ответа долго не было, затем почти неузнаваемый голос прохрипел:

— Да?

— Это Джордан Лазарус.

Он думал, что надо сказать что-то еще, но слова застряли в горле. Следующие пять секунд показались вечностью.

Затем звонок в двери издал жужжащий звук. Джордан почти подпрыгнул. Он рванул дверь, когда звук еще не прекратился.