***

Для участия в судебном заседании над пальмирской царицей и её окружением римская армия выделила из своих рядов лучших представителей, рядовых воинов и командиров, желавших врагам Рима лишь одного — смерти, причём желательно, чтобы долго мучались! Ведь доказать вину обвиняемых не представлялось сложным.

Когда перед судьями появилась Зенобия, раздались крики возмущения и бряцание оружия: требовали немедленной расправы. Царица за дни пленения не потеряла величия, держалась достойно, на судей смотрела свысока. Аврелиан находился во главе судейской коллегии, лицом не выражал ни одной эмоции, позволяя участникам высказываться, как считали нужным. Только глаза, обычно смотревшие на людей строго и холодно, выдавали очевидный интерес.

Главное обвинение в отношении царицы прозвучало от судей — подстрекательство населения римских провинций к войне, чему не могло быть оправдания для недавней союзницы Рима. Аврелиан считал недостойным убивать обезоруженную женщину, будь она даже опасным врагом. Но в суде раскрывать своё отношение ней не собирался, поэтому с интересом слушал грубые высказывания разгневанных воинов. Сам же был предельно сдержан.

Больше всего Аврелиана занимал вопрос, кто подтолкнул Зенобию к принятию решения объявить войну Риму. Император подозревал советника Лонгина, поэтому без обиняков спросил об этом Зенобию.

— Разве ты забыл, Аврелиан, что я царица? С кем воевать Пальмире, я решала сама, — с вызовом отвечала она. — В таком деле советчики не указ!

— Ты уверена в том, что говоришь мне, женщина? — повысил голос Аврелиана. Участники судебного процесса замерли; было интересно узнать ответ.

— Ты забыл, Аврелиан, что с тобой говорит царица, слову которой верили тысячи мужчин, — с прежним упорством заявила Зенобия.

Похоже, у Аврелиана закончилось терпение. Он с раздражением воскликнул:

— Принимаю твои слова! Но поверю, если ты пройдёшь испытание "биту"! Кажется, так у бедуинов проверяют лжецов?

Услышав о древней традиции прижигать языки раскалённым железом, Зенобия невольно затрепетала. Однажды она наблюдала, как у кочевников племени айади женщина, подозреваемая в супружеской измене, была вынуждена облизывать раскаленный докрасна металлический ковш, а затем полоскать рот водой. Вождь при свидетелях осматривал её язык и объявил невиновной. Он не обнаружил волдыри или слезающую кожу и чёрные отметины…

Зенобия ужаснулась. Представив жестокое испытание, смолкла, затем выдавила из себя дрогнувшим голосом:

— Ты прав, император, сама бы я до этого не додумалась. Старый грек, которого я считала мудрым советником, наставлениями ввёл меня в заблуждение. Получается, по его вине я совершала неверные действия.

— Признайся, кто надоумил тебя писать мне дерзкие письма, — продолжал наступать Аврелиан.

— И письма тебе писал он, — с покорностью отвечала Зенобия, наверное, забыв в этот момент о благородном происхождении от Клеопатры.

Военные, участники суда над пальмирской царицей, остались довольны процессом. Преступления раскрыты, вина доказана. Оставалось вынести смертный приговор.

Но Аврелиан медлил. После недолгого раздумья, к недовольству участников суда, заявил:

— Римляне! Не следует дальше тратить наше время на эту женщину. Она преступница! За это будет недостаточно лишить её жизни здесь. Я отправляю пленницу в Рим, чтобы в моём триумфе показать её римскому народу.

Он повернулся в сторону Зенобии и с ухмылкой сказал:

— Ты давно желала получить триумф. Скоро я тебе предоставлю такое удовольствие, женщина!

Зенобия вспомнила о сыне:

— Что будет с Вабааллатом?

Аврелиан пожал плечами.

— Если ты называешь себя матерью, раньше нужно было беспокоиться о сыне! В твоей войне с Римом нет его вины. Поэтому судить его не за что. Но я подумаю, как с ним поступить дальше.

***

А судьба Лонгина после заявления царицы была предрешена. Осознав, что оправдания с его стороны бессильны тронуть сердца судей, особенно императора, он слушал обвинения и молчал. Когда вынесли смертный приговор, сказал неожиданно окрепшим и нестарческим голосом:

— Я искренне сожалею, что стал причиной страданий несчастной царицы Зенобии, моей лучшей ученицы. Но если меня судит сам римский император, я счастлив, что жизнь прожил не зря.

Старого грека стражники сопроводили в тюрьму, где палач сначала умело перебил ему руки и ноги, а затем ещё живого удавил верёвочной петлёй… За всё время нечеловеческих мучений наблюдатели, в чьих обязанностях было убедиться в свершении римского правосудия, не услышали ни единого слова мольбы… Только стоны через накрепко сжатые зубы мудреца.

***

После судилища в Эмесе Аврелиан отозвал все действовавшие в Сирии войска и направил их к западным границам Империи. Дошёл до Боспора, на кораблях римского военного флота начал переправу, когда получил неприятное и, главное, неожиданное сообщение из Пальмиры. Его жители восстали против оставленного там римского гарнизона! Аврелиан повернул армию назад, размышляя по пути, почему так получилось…

Причины для восстания всё-таки имелись. Ограбленные пальмирцы возмутились прежде всего вывозом ценностей из храмов. Вокруг молодого аристократа Апсея, избежавшего репрессий как сторонника Зенобии, собралась группа единомышленников из знатных семей, мечтавших возродить былое величие Пальмиры. С каждым днём к ним присоединялись недовольные римлянами жители. Восстание быстро зрело.

Апсей вступил в тайные переговоры с начальником римского гарнизона. Сандарион, опытный воин, обещал подумать, но поспешил доложить о разговоре наместнику Марцеллину. Уже от него письмо с гонцом ушло к императору.

Аврелиан сильно расстроился от сообщения. Заспешил назад в Пальмиру с надеждой задушить мятеж в зародыше. Но опоздал!

Главный мятежник Апсей успел поднять жителей города на восстание. Они убили наместника, перебили воинов гарнизона и провозгласили родственника Зенобии, Ахилла, своим царём под именем Септимия Антиоха, совсем юношу. Настолько глубокой оказалась любовь паль-мирского народа к своей царице.

Неожиданное появление римлян рядом с Пальмирой застало восставших врасплох. Они не успели подготовиться к отражению хорошо организованного врага, и вдобавок им не хватало оружия и оснащения техникой для защиты стен. В итоге пальмирцы в полной мере испытали силу гнева Аврелиана.

Сопротивление граждан было недолгим, к тому же среди них выявились предатели. Один из них, Верховный жрец Септимий Хаддудан, впоследствии удостоился личной похвалы римского императора за помощь римлянам и надписи на главном входе в пальмирский храм с упоминанием о заслуге.

…Тысячи римских воинов вламывались в жилища пальмирцев, выискивали и вытаскивал и всё, что представляло собой хоть какую-то ценность. И хотя Аврелиан давал согласие расправиться только с мятежниками и всеми, кто попадался с оружием, убивали любого, кто оказывал сопротивление насилию или проявлял хотя бы недовольство. Ни положение, ни возраст никого не могли спасти. Женщин, девушек и красивых юношей волокли на потеху убийцам. Из города то и дело уходили армейские обозы с награбленным добром, а когда уже ничего ценного в домах не осталось, воины дошли до того, что отнимали добычу друг у друга. Четыре дня подряд красивая и остававшаяся