Я подошел к холодильнику. Там ничего не было, кроме заплесневелого сыра, пачки масла и банки пива «Мункхольм». Я вздохнул и выбросил сыр в мусорное ведро. «Живите одним днем, — сказал врач, — пишите себе список того, что вам нужно сделать в этот день». Сегодня я пойду в магазин и куплю еды. Приготовлю настоящий обед. Я часто готовил, когда мы с Ингрид жили вместе. Надо. Я зажгу духовку, и ничего не произойдет.

Куртка висела в шкафу между костюмом и блейзером, который я никогда не надевал. Я подумал, что мне нужно засунуть руку в карман костюма. Вытащил листок с похорон Аниты и Авроры. Ингрид мяла бумажку в руках и говорила, что мы потеряли дочь и внучку, но нам нужно постараться вспомнить о тех прекрасных моментах, которые у нас были. Она всегда такая позитивная, эта Ингрид… Я засунул руку в другой карман пиджака, но листок с моей речью, которую я так и не произнес, исчез.

Я надел куртку, шапку, перчатки и вышел под снег. В последнее время я начал думать, что, возможно, смогу это пережить. Начну снова жить, зная, что на свете есть огромная черная дыра — сгоревший дом. Я ведь раньше жил без Малышки, почти не общался с ней, когда она выросла. Я всего однажды навестил ее после родов. А Аврору вообще не знал. Когда я так думал, со мной говорили таблетки; они утверждали, что можно потерять дочь и внучку и продолжить жить, но нельзя работать в полиции и глотать лекарства. «Дайте себе время». Три раза в неделю я работал в архиве, сортировал старые дела, чтобы не потерять работу. Надеялся, что никто не увидит меня по дороге на службу или со службы, никто не захочет поговорить. Надеялся, что никто не заглянет мне в глаза. Они все равно меня избегали. «Дай себе столько времени, сколько тебе нужно», — сказал шеф. Зомби — бывший полицейский — медленно брел по снегу…

Ближайший магазин, где меня никто не знал, хотя я отоваривался там все эти годы. Всё новые, молодые лица — видимо, за место здесь никто не держится. Я остановился у полок, пытаясь вспомнить, что нужно для коричневого соуса — мука, масло, соль, что-то еще… Воспоминания о приготовлении пищи, видимо, прятались на дне бумажного пакета в самом дальнем углу мозга. Я решил, что мне нужен бульон. Подошел к кассе, взял две шоколадки и смотрел на ленту, пока кассир пробивал товар. Посмотрел в кошелек, отыскал там карточку и заплатил. Парень за кассой упаковал мои покупки в пакет, я поблагодарил его, не поднимая глаз.

— Здрасьте, — сказал кто-то, какой-то человек у двери.

Я решил, что здороваются с кем-то другим, и двинулся дальше со своими покупками. Но тут кто-то тронул меня за плечо. Это был парень. Лет двадцать, волосы до плеч, кожаная куртка.

— Здрасьте, — мрачно бросил я и двинулся дальше.

— Вы меня не узнаете?

Я покачал головой и нетерпеливо протиснулся мимо него, пытаясь выйти на улицу.

— Вы ведь полицейский, да?

Я обернулся и посмотрел на парня.

— Вы однажды арестовали меня, много лет назад. Я ваше лицо никогда не забуду.

Узкое лицо, низкий подбородок, почти сросшиеся брови. Когда я его арестовывал, у него были светлые короткие волосы.

— Я взял тебя за нападение и ограбление, — сказал я. — Ты напал на собственного отца, да?

— Я надеялся когда-нибудь с вами встретиться. Понимаете, вы со мной тогда обошлись по-доброму, а это для меня очень много значит. Я не привык, чтобы люди вашего возраста обращались со мной по-доброму.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Ты ведь тогда замутил все это с Дэвидом Лорентсеном, да?

Он раскурил сигарету, а на вопрос не ответил.

— Я слышал, его убили. Меня вызывали на допрос, но я ничем не смог им помочь. Они взяли кого-нибудь?

— Ничего об этом не знаю, — сказал я. — Я был болен.

Парень подошел поближе.

— Извините, что говорю вам это, но у вас расширенные зрачки.

Я опустил глаза.

— Побочка от лекарств.

— Тревога?

Я кивнул.

— Временно, да?

— Временно. Четыре года.

Парень глубоко затянулся. Выпустил дым из уголка рта.

— Серьезно, — сказал он. — Долго. Чем дольше на них сидишь, тем сложнее бросать. Моя мать годами их пила. — Он протянул мне руку. — Вы хотели познакомиться со мной в тот раз, а я был не слишком вежлив. Дадите мне еще один шанс?

Я взял его руку, крепко пожал.

— Привет. Я Руе.

— Эгиль Брюнсет, — сказал он. — Приятно познакомиться.

Кристиансунн

Среда, 23 августа 2017 года

Дверь открылась, и в кабинет вошла медсестра с Робертом Киркебю. Как и в прошлый раз, головы он не поднимал, на нас не смотрел, зато озирался и оглядывал комнату так, будто ждал встречи с чем-то потусторонним. Сел на то же самое место, что и в прошлый раз, и принялся нашептывать что-то себе под нос.

— Здравствуйте, Роберт! — начала я.

Он испуганно посмотрел на нас с Августом, а потом снова уставился в столешницу.

— Вы очень помогли нам в прошлый раз. Но теперь нам снова нужна ваша помощь. У меня с собой несколько фотографий, не могли бы вы сказать, узнаете ли кого-нибудь из этих людей? Посмотрите.

Еще несколько секунд Роберт смотрел в стол и бормотал:

— Ибен Линд, Ибен Линд, Ибен Линд…

Я кивнула.

— Да, это касается Ибен Линд. Я бы хотела знать, видели ли вы кого-нибудь из этих людей с ней в пятницу.

Я выложила фотографии на стол. Шесть разных лиц. Я поправила снимки. Поступать так за спиной шефа и Руе, наверное, неправильно. Может, у Руе имеются весомые причины не рассказывать нам о наблюдении на причале, но Август решил сперва поговорить со свидетелем. И вот мы здесь. Будем надеяться, что из этого выйдет что-то полезное.

— Ибен Линд, Ибен Линд, Ибен Линд, — твердил Роберт Киркебю. — Все им верят, все им верят, но они врут вам прямо в глаза. Стоят и болтают с маленькими детьми, полиция в этом замешана, полиция замешана, посмотрите на Тома Круза, откуда у него деньги? Я-то знаю.

Медсестра наклонилась к нему.

— Полиция здесь потому, что им нужна ваша помощь, Роберт. Вы узнаёте кого-нибудь из мужчин на фотографиях?

Роберт склонился так низко, что почти уткнулся в снимки.

— Разговаривает с Ибен Линд, — сказал он. — Разговаривает с Ибен Линд, ругается и говорит с ней, а потом она пропадает.

Я задержала дыхание.

— Да, Роберт, — спокойно проговорила медсестра. — Вы видели, как кто-то из этих людей разговаривал с Ибен Линд?

Роберт принялся раскачиваться. Качнувшись несколько раз, он издал харкающий звук, потом еще и еще. После замер, посмотрел вниз и плюнул. Это был хорошо рассчитанный плевок — слюна шлепнулась на стол прямо перед ним. Роберт откинулся назад. Мы с Августом вытянули головы. Там, в луже слюны Роберта Киркебю, купалось лицо Руе Ульсвика.