Я бродила по покоям Всемилы, в ужасе перебирая в голове, что должна буду взять с собой. Открывала сундуки и закрывала их вновь, доставала то одно платье, то второе… В одном из сундуков я нашла войлочный плащ. По его подолу шла вышивка, а у ворота была пришита деревянная резная пуговица с красивой узорчатой петелькой. Из этого я сделала вывод, что плащ вполне себе парадный. Впрочем, успокоилась я ненадолго, потому что вдруг вспомнила, что меня укачивает в транспорте.

К вечеру я довела себя до состояния полного отупения. Не раз мне хотелось все бросить и бежать к Альгидрасу с просьбой о помощи, но я понимала, что мужчина вряд ли поможет в таком деле, тем более Альгидрас. Что он мог понимать в женских нарядах и багаже? А потом мне в голову пришла мысль, на фоне которой разом померкли все остальные. Раньше я почему-то не задумывалась о столь деликатной проблеме, захваченная страхами и новыми впечатлениями. Подготовка же к поездке остро подняла этот вопрос, потому что любая женщина, собираясь в путешествие, обязательно возьмет с собой гигиенические принадлежности. Я же осознала, что за все время моего пребывания в этом мире, а по моим подсчетам выходило, что я пробыла здесь порядка двух месяцев, у меня ни разу не возникло потребности в этих самых предметах женской гигиены.

Я села на сундук, ошарашенно глядя перед собой. Беременной я быть не могла. Никак. Вообще. Я сглотнула, нервно заправила прядь волос за ухо и попробовала мыслить рационально. Единственное, на что я могла списать нарушение цикла, — стресс. Со мной такое было один раз в подростковом возрасте в период сложных экзаменов. Однако тревога не отступала. Воспитанная в семье медиков, я привыкла серьезно относиться к своему здоровью, и ситуация, в которой мой организм давал сбой, не могла меня радовать. С одной стороны, это было очень удобно, потому что я понятия не имела, как обратилась бы к Добронеге с вопросом, что мне делать в эти дни, ведь Всемила явно должна была разбираться с ежемесячными проблемами сама. С другой, это как ничто другое показало, насколько серьезно обстоят дела с моим здоровьем. Я обняла себя руками, почувствовав озноб. Как бы я ни храбрилась, у меня не получалось думать о собственной скорой кончине отстраненно и хладнокровно. Вот такой плохой из меня герой.

Не знаю, куда бы завели меня эти мысли, если бы Добронега не вернулась домой. Мать Радима выглядела уставшей. Мимоходом посетовала на то, что Зим все никак не оправится. Я не знала, кто такой Зим, но в последнее время так часто слышала его имя, искреннюю заботу и расстройство в голосе Добронеги, что каждый раз мне становилось его жалко.

— Может, еще поправится? — робко предположила я.

Добронега погладила меня по плечу и только вздохнула, ничего не ответив. Чего у нее было не отнять, так это честности в таких вопросах. Она никогда заранее не говорила, что все будет хорошо.

После ужина я все-таки набралась храбрости и спросила у Добронеги, что нужно взять с собой в Каменицу. Та всплеснула руками так, будто только сейчас об этом подумала, и вскочила с лавки.

— И верно, дочка! Как же я тебе не сказала? Ты же никуда не ездила. Боязно, небось? — спросила она у меня.

— Боязно, — не стала отпираться я.

Добронега ободряюще улыбнулась и потянула меня из-за стола, махнув рукой, мол, потом уберем. Когда она толкнула дверь в свои покои, я невольно замерла на пороге. Я так ни разу и не позволила себе сюда зайти, словно что-то меня останавливало. Вот и сейчас у меня появилось почти мистическое чувство, что стоит мне войти, и я узнаю нечто, что в очередной раз перевернет мой мир.

— Ну, что ты замерла? Поздно уже.

По размеру эта комната была немного меньше той, что занимала я. Справа тянулся бок печки. Напротив двери — ровно посередине стены — располагалось одно из двух окон, выходивших на задний двор. Второе было в прежней комнате Радима. В левой стене виднелась приоткрытая дверь, но из-за того, что солнце клонилось к горизонту, а лампу Добронега не зажигала, я не могла разглядеть, что за ней находится, однако логично предположила, что там гардеробная — должна же мать воеводы где-то хранить свои наряды. Кровать Добронеги была копией той, на которой спала я. Ничего особенного: пуховая подушка, стеганое покрывало.

Впрочем, на этом сходство с комнатой Всемилы заканчивалось. Если в занимаемых мной покоях стояли лишь кровать, лавка да два сундука, поскольку Всемила явно предпочитала простор и разместила все остальные вещи в гардеробной, то в комнате Добронеги вещи правили бал. Помимо кровати здесь стояло четыре больших сундука. Слева от входной двери почти всю стену до самого потолка занимали массивные полки. Рядом с дверью в гардеробную на стене висел меч. Сперва меня удивило присутствие оружия в покоях Добронеги, но потом я сообразила, что, вероятно, это меч отца Радима. Интересно, что он был здесь, а не у сына. Справа, сразу за печкой, виднелась дверь в старые покои Радима. Я впервые задумалась о том, как размещались в этом доме жильцы, пока был жив предыдущий воевода Свири. Точного ответа я не знала, но предположила, что родители, вероятно, занимали среднюю комнату, из которой можно было попасть в обе детских и которая имела свой выход на задний двор. Судя по тому, что теперь там хранились вещи Радима, повзрослев, сын перебрался в бывшие родительские покои. Были ли это связано с тем, что Радим стал воеводой, или же Добронега просто уступила взрослому сыну большую по размеру комнату, спросить я, понятное дело, не могла.

— Сейчас темно уже, — произнесла Добронега, стукнув кованой крышкой сундука о деревянную стену. Почему-то этот глухой звук показался мне удивительно уютным. — Ты поутру завтра вещи вот из этого и из того сундука перебери. Если где молью побито, отложи, после починим, а остальное вывеси на солнышке. Пусть просушится. А то за хлопотами этими и лето пройдет, ничего не успеем, — посетовала она.

Я кивнула, заглядывая в недра раскрытого сундука. Похоже, завтра мне будет чем заняться. В оба сундука при известной доле гибкости с легкостью поместилась бы я сама.

— А с собой что в дорогу собрать?

— Свои сама опосля соберу. Ты же возьми платьев с запасом, сорочки на смену, душегрею, плащ теплый. Обувь, что в сенях в узлах, перебрать надобно. Ночи прохладные нынче…

Спустя десять минут мне уже не хотелось ни в какую Каменицу, а Добронега все рассказывала мне, что нужно сделать. Мы сидели в обеденной комнате, и моя голова пухла от информации, которую я пыталась лихорадочно запомнить, потому что письменных принадлежностей у Всемилы не было. В итоге я решила собрать с утра то, что удастся вспомнить, а позже Добронега наверняка пересмотрит вещи. Не оставит же она мои первые сборы в дальний путь бесконтрольными?

Уже перед самым отходом ко сну я собралась с духом и спросила:

— А вы вчера, когда с Олегом уходили… Он говорил, когда еще зайдет?

Добронега, складывавшая рушник, медленно повернулась ко мне и покачала головой.

— Ох, дочка, дочка, — вздохнула она, — смотри, беду не накличь. В Каменицу едешь, к суженому.

— Да я не о том! — праведно возмутилась я. — Он мне книгу приносил. Там старые сказания его воспитателя. Мне просто интересно. Он легенду сказывал о Прядущих, помнишь?