— С этого времени, Гвальхмаи, — пробормотал он, — все будет по-другому, обещаю. — Он отпустил меня и серьезно посмотрел в глаза. — Я теперь буду хвастаться тобой, а не собой. Отныне нас ждут только победы! И никаких поединков! — Я молчал, а он продолжал: — Только победы, Гвальхмаи. Забудь все, что я говорил о твоем воинском мастерстве. Ты станешь великим воином, о тебе будут песни сочинять! — Он взглянул на дорогу и спохватился. — Эй, они притормозили, но мы все равно останемся в хвосте! Помоги-ка мне сесть на лошадь. Рука совсем онемела.

Телега снова тряслась по дороге. Немного отдохнувшая кобылка Сиона бодро бежала вслед остальным. Агравейн отстал. Я понимал причину. Ему хотелось побыть одному, собраться с мыслями после тех слов, которые мы сказали друг другу.

Я не знал, что и думать. Я победил Агравейна; Агравейн каялся передо мной. Он сказал, что я буду великим воином. Когда-то давно это было пределом моих мечтаний. Потом я забыл о мечтах, отдавшись науке Тьмы, и больше не вспоминал о них. И теперь мне хотелось развернуть телегу и уехать подальше от Камланна. Мне было стыдно.

Я смотрел на потертую кожу поводьев, на свои руки… Я клялся этими руками служить Свету. Что говорил Бедивер о Свете? Что-то такое… обо всем в мире мы знаем, лишь благодаря Ему. И я уже не в первый раз убеждался, что Свет может делать все, что хочет, даже среди саксов. Конечно, он не нуждался в моей помощи, и незачем давать мне Каледвэлч и отправлять в Британию. Агравейн спросил меня, почему мать всех ненавидит? Но меня волновал другой вопрос: почему она все еще здесь, в этом мире со своей ненавистью? Я не знал ответа. Если Свет смог защитить Артура от ее заклинаний, если Он мог спасти меня от нее, то, наверное, в Его силах избавить землю от Тьмы. Зачем Ему я? Зачем носиться по всей Британии и воевать с какими-то саксами? Я вдруг понял, что сама мысль о войне для меня ненавистна. Я не хочу никого убивать. Нельзя убивать живое! Я никогда в жизни не слышал о подобной идее, и все же я снова вспомнил тех трех саксов и подумал, что наверняка должен найтись какой-то другой путь. Но ведь иногда нужно убивать! Я бы убил Элдвульфа столько раз, сколько встретил, и Конналла я убил, потому что так было нужно. И кто тут прав? Свет по природе своей прав всегда. Я вспомнил слова Бедивера и подумал, что согласен с ними. Но люди разные. Добро и зло перемешано в мире, и не было никакого простого ответа на мои вопросы, не было каких-то ясных и однозначных решений там, в Дун Фионне. Людям приходится выбирать. Они должны выбирать. Я выбрал Свет. Медро выбрал Тьму. Мне стало горько, ведь я не смог остановить его. Помню, как он стоял в покоях леди Моргаузы и с восхищением смотрел на мать. Что я должен был сделать? Выволочь его из комнаты? Но он назвал меня предателем, я же помню его крик. Если мы снова встретимся, сможет ли он передумать? Конечно, Тьма не могла полностью сковать его волю. Но ведь и Свет не может. Если бы те, кто выбрал Тьму, понимали, что они выбирают, понимали голод и страх, ненависть, поглощающую счастье, понимали, что они теряют! Так что, люди не могут не служить Тьме? Если мне придется сражаться за Артура, это означает сделать выбор. Но ведь я могу и ошибиться! Я не хотел сражаться в этом сложном мире. В потустороннем мире сражаться легче.

Я посмотрел вперед и заметил, что Бедивер то и дело оглядывается. Наши взгляды встретились; он остановил лошадь и подождал, пока моя телега поравняется с ним.

— Тебя что-то гнетет, Гавейн ап Лот? — спросил он.

— Тяжелые мысли, мой господин, — ответил я. — Агравейн говорит, что теперь я могу стать великим воином, и ты тоже сказал об этом. А я размышляю, не повернуть ли мне телегу, не вернуться ли на Оркады, хотя это и полная глупость.

Глаза Бедивера блеснули.

— Что заставило тебя усомниться?

— Полагаю, ты служишь Свету, — сказал я. — Тогда ответь, правильно ли убивать людей и вести войны?

— Вот это вопрос! — он с удивлением уставился на меня. — Я не знаю.

— Но ты же воин. Когда я говорил о Свете, ты же понял меня лучше, чем я сам.

— Сомневаюсь. Просто мне знаком язык философии, потому я лучше понимаю, о чем речь. Но ты задал очень непростой вопрос, Гавейн ап Лот. Я, бывало, и сам задавался этим вопросом. Могу сказать лишь то, что знаю сам, то, что сам испытал.

— Обязательно скажи… ну, если ты расположен говорить сейчас. Я устал от этих мыслей.

— Мне кажется, я тебя понимаю. — В глазах Бедивера блеснули веселые искорки.

«Вот странно, — подумал я. — Почему мне так легко говорить с этим человеком? Почему он сразу принял мою сторону в стычке с Кеем? Может, это потому, что мы с ним служим одному господину?»

Свободной от щита рукой Бедивер отбросил волосы с лица.

— Ладно. Я тебе расскажу, — начал он. — Кей уже упоминал, что я бретонец. У моего отца есть поместья на юго-востоке. Нет, это не значит, что я из знатного клана; в Малой Британии кланы не так важны. Куда важнее, сколько земли у того или иного человека, и какой пост он занимает. Мой отец куриалис — это титул такой, означает «законник при королевском дворе». Официально его звание — кларус, но он называет себя клариссимусом, потому что ему нравится, как это звучит. — Мой собеседник снова лукаво улыбнулся. — Мы жили недалеко от границы Малой Британии, и пока я был молод, не проходило ни одного лета, чтобы франки, саксы, швабы, готы или гунны не вторглись на наши земли, не угнали бы скот или не потребовали золота за покровительство в дальнейшем. Так что я рано научился сражаться, как и все мужчины здесь, в Британии. Но еще я научился читать, хотя и не считал это умение серьезным делом. В Малой Британии, как и в некоторых частях южной Галлии, все еще существуют старые школы для детей знати, там я изучал