— Я тебя понял, сейчас же вылетаю! — выключает Николас телефон и идёт к выходу. — Прости Даяна, но мне нужно вернуться в Нью-Йорк, — я не вижу его лица, но то напряжение, которое пульсирует в его голосе настолько осязаемо, что пробивает меня холодным потом. — Джеймс в интенсивной терапии, на аппарате искусственного жизнеобеспечения и ему требуется срочная пересадка органов.

— Я с тобой, — поднимаю его рубашку и протягиваю до того, как он выходит из нашего бунгало.

— Нет! — вырывает её из моих рук и практически не ждёт когда я закрою двери. — Останешься здесь!

— Не останусь! — даже и не думаю поддаваться на его угрожающий тон. — Не буду сидеть здесь, пока ты будешь сходить с ума из-за Джеймса! Тем более что он и мне далеко не посторонний! — бегу за ним спотыкаясь о зыбучий песок.

— Даяна, — поворачивается ко мне и подаёт руку помогая взобраться по склону к парковке. — Если всё именно так, как и говорит Меган, то от тебя там не будет никакого толку.

— От меня будет толк во всём, что касается Джеймса! Потому что на данный момент я единственная, кого он на самом деле слушает! — кажется, я попала в яблочко. Рука Ника сжала мою ладонь, а то, как в свете фонарей напряглись его желваки — поставило окончательную точку на моём предложении.

— Хорошо, только предупреждаю, что как только мы прилетаем — едем прямиком в клинику. Никаких задержек на то, чтобы переодеться или поесть.

— Поняла, — сажусь в автомобиль и наблюдаю, как Прайд набирает номер своего знакомого.

Ближайший рейс будет только в шесть утра. Между Маврикии и Нью-Йорком разница в девять часов и ещё девятнадцать часов в полёте. Плюс около двух часов, чтобы добраться до клиники и того мы оказываемся на месте только около семи часов вечера.

Последнюю ночь на острове мы с Николасом делаем вид что спим, и при этом каждый из нас сходит с ума по-своему. Ему тяжело уснуть, представляя, что его единственный сын умирает, а мне, потому что помимо умирающего Джеймса рядом со мной мужчина, который не сможет пережить эту потерю. И мы обманываем друг друга, утопая в темноте и звенящей тишине гостиничного номера.

Чтобы вовремя прибыть на посадку нам приходится проснуться в четыре часа. Два часа, на которые я всё-таки смогла отключиться, совершенно не спасают от внутреннего урагана. Тем более что около меня настолько взвинченный Прайд, что воздух между нами то и дело пробивает электрическими разрядами.

Он весь на иголках. Не может найти себе места ни в салоне автомобиля, ни в кресле самолёта. И всё это время мы проводим так, как будто совершенно чужие. Он переговаривается со мной какими-то отдельными, общими фразами и практически всё своё время списывается со всеми возможными врачами.

Рядом с таким Ником я чувствую себя не в своей тарелке. Это какой-то чужой, не известный мне человек. Холодный. Жесткий и невероятно тяжелый.

Я прекрасно понимаю природу его поведения. Знаю, что именно он испытывает в этот момент и всё равно мне кажется, что он всем своим видом говорит о том, что происходящее в его семье, совершенно меня не касается. Что я чужая во всей этой заварушки, и именно поэтому я даже и не думаю задавать ему лишних вопросов.

Девятнадцать часов полёта тянутся длиннее вечности. Мне холодно рядом с Прайдом во всех смыслах этого слова! Он отсчитывает каждую минуту, а я безумно мёрзну. Тело сжимается и каменеет. А потом так сильно трясётся, что я то и дело, выбиваю зубами нервную чечётку.

И я снова и нова прошу у стюардессы принести горячий чай и кутаюсь в клетчатый плед пытаясь спастись от того лютого мороза, который прошибает меня насквозь с каждым часом нашего полёта.

В итоге через семь часов мучений мне наконец-то удаётся уснуть. И не просто уснуть, а практически отключиться. Я не помню своих снов и даже не понимаю, сплю ли вообще? В голове настоящий бардак. Кажется, что я накидала в блендер всё, что только под руку попадалось и теперь наблюдаю за тем, как всё его содержимое превращается в однородную массу серый помоев…

— С пробуждением малышка, — пытается улыбнуться Ник, протягивая коробку с пропущенным обедом. — Извини, что не разбудил, хотел позволить тебе хоть немного поспать.

Сидящий около меня мужчина кажется безумно уставшим. Бесцветные глаза обводят салон пустым взглядом, и мне на самом деле становится страшно. Не знаю что именно случилось пока я спала. Может очередной звонок Меган или не воодушевляющее сообщение от кого-либо из врачей, но глядя на Прайда сейчас, у меня появлялось такое ощущение, что из него вырвали всю надежду.

— И насколько я отключилась? — зеваю и тянусь за своим холодным обедом.

— На три с половиной часа.

Всего три с половиной часа… А ведь впереди у меня ещё около восьми… И кажется что совершенно точно их не выдержу…

_______________________________________________________________________________________

*Веди — церемониальный индусский шатёр для свадьбы.

*Брахман — индусский священник.

*Шарвани — дленный мужской пиджак, достающий до самых колен.

*Синдур — окрашенный красным пробор.

— Где ты был?! — спешит к нам навстречу Меган и изо всех сил бьёт Николаса по лицу звонкой пощечиной, после которой начинает лупить его в грудь. — Ублюдок! Твой сын в интенсивной терапии, а ты проводишь время со шлюхой! — её крики отзываются эхом через весь холл клиники, заставляя смотреть на нас как на кучку сумасшедших. — Что б ты сдох Прайд! Ты — мерзкий сукин сын! — Ник перехватывает её мелькающие в воздухе руки, но она продолжает извиваться, словно огромная чёрная змея, даже и не думая успокаиваться. — Ты должен был быть здесь! Должен был сделать все, чтобы ему нашли новую печень! А вместо этого трахался непонятно где со своей потаскухой!

На её крики спешит охрана больницы, но Николас одним коротким жестом показывает что справится сам и грузным мужчина отступает смотря на происходящее с готовностью вмешаться в любой момент.

— Успокойся! — скручивает её Прайд и тащит к ближайшей кушетке.

Происходящее кажется мне настоящим кошмаром. Не зная, что делать я стою, как вкопанная боясь сделать хотя бы один лишний шаг в сторону Меган. Кажется, что если она обратить на меня хоть малейшее внимание, то её истерика приобретёт ещё более разрушительную форму.

— Убери свои руки ублюдок! — брыкается Меган пытаясь царапаться и кусаться. Звонкий голос превращается в истошное рычание от которого по моему телу начинают бегать мурашки. — Ты, больной ублюдок! Слышишь?! Я хочу чтобы ты это знал Прайд! Ты больной сукин сын1

— Медсестру сюда! — смотрит в сторону медсестринского поста и практически дожимает её своими тисками, гася любое сопротивление. — Женщине нужно успокоительное!

Сейчас передо мной была заплаканная и растрёпанная. Испуганная и совершенно потерянная женщина, от которой практически не осталось прежнего достоинства. Из которой в мгновение ока выдрали то единственно ради чего она всё это время жила, и теперь она сходит с ума как зависшая программа, которую срочно нужно переустановить.