— Вы не спешили, — заметил он. — Ну да не важно. Похоже, я сделал вашу работу за вас.

На втором стуле, по другую сторону стола Хильдебранда, сидел незнакомый мужчина. Он держал на коленях маленького мальчика, а его рука покровительственно лежала на плече девочки года на два постарше брата; она испуганно жалась к стулу. Дети круглыми, испуганными глазами смотрели на Ратлиджа. Мальчик сосал палец. Внешность у мужчины была самая обычная: шатен, среднего роста. На его симпатичном лице застыло неуверенное выражение.

Ратлидж, еще сражавшийся с Хэмишем, глубоко вздохнул, как утопающий, которого вдруг выбросило на поверхность.

— Дети Моубрея? — спросил он, нарушая затянувшееся молчание.

Хильдебранд покачивался на пятках; он едва не лопался от злости. Но, когда Ратлидж посмотрел в его мрачное лицо, он не отвел взгляда.

— Нет. Но почти. По крайней мере так кажется. Вы — специалист из Скотленд-Ярда. Вас прислали сюда, чтобы вы нашли детей. Вот вы и решайте.

Ратлидж тоже начал злиться, но старался держать себя в руках.

— Моя фамилия Ратлидж. Инспектор Ратлидж. — Он протянул руку сидевшему на стуле незнакомцу.

— Роберт Эндрюс. — Мужчина неуклюже пожал ему руку поверх головы мальчика.

— А это дети Альберта Моубрея? — Ратлидж старался вспомнить, как их зовут. — Вы Триша и Берти? — Он улыбнулся сначала девочке, потом мальчику.

Дети молча смотрели на него, не откликаясь на имена.

Эндрюс покосился на Хильдебранда.

— Да нет, вообще-то дети мои. Это вот Роузи, а это Роберт-младший.

Девочка улыбнулась и положила голову отцу на плечо. Дети были красивые — и того же возраста, что сын и дочь Берта Моубрея, когда они погибли в Лондоне.

— Тогда какое отношение вы имеете к… нашему следствию?

— А разве он вам не сказал? — Эндрюс повернулся к Хильдебранду. — Я думал… Ладно, не важно, что я думал! — Он откашлялся. — Тринадцатого августа мы ехали на поезде, который останавливался в Синглтон-Магна. Жена через две недели должна была родить третьего, и я обещал ближе к родам отвезти Роузи и ее брата к матери Сьюзен — у нее дом на побережье. Так я и сделал. Роузи устала; ей стало скучно в пути, правда, милая? — Он быстро погладил дочку свободной рукой по голове. — Она выбежала из вагона, а на платформе упала и поцарапала коленку. Тут подошла та женщина и обмотала порез платком; она утешала Роузи, называла ее храброй девочкой…

Эндрюс посмотрел на Ратлиджа, не зная, как продолжать.

— Почему вы не пришли раньше? — спросил Ратлидж. — Мы распечатали объявления о розыске с фотографией, наши сотрудники расспрашивали всех, ходили из дома в дом! — Он старался сдерживать гнев и потрясение ради детей и ради себя самого. — Объявления не один раз публиковались в газетах — и фотография, и просьба о помощи.

— Так я ведь оттуда сразу вернулся в Лондон! И черт… и очень хорошо, что вернулся, потому что в ту же ночь у Сьюзен неожиданно начались роды, и я забыл обо всем остальном, понимаете? И только когда я вернулся за детьми, теща рассказала мне об… о том, что случилось с женщиной. Она еще заметила: мне повезло, что пропали не моя жена и дети. С тех самых пор она ночами не спит, ей снятся страшные сны о бедняжках. Имейте в виду, я бы и не подумал пойти в полицию, если бы теща не твердила одно и то же. Вот я и решил на всякий случай… — Эндрюс покачал головой. — Моя теща прямо сама не своя после того, что случилось! Какой-то у нее нездоровый интерес к таким вещам!

— И что же было дальше?

— Полицейские решили арестовать меня на месте, вот что было! И если бы священник в той церкви, который обвенчал нас и крестил этих двоих детей, не заступился за меня, наверное, я бы и до сих пор сидел за решеткой! — Он возмущенно нахмурился, пораженный несправедливостью произошедшего. — Освободили меня только вчера.

— Простите нас, — сказал Ратлидж умиротворяюще. — Наши сотрудники выполняли свой долг.

— Не понимаю, почему их долг заключается в том, чтобы арестовывать невинных людей! — ответил Эндрюс, проявив характер.

— Вы помните, во что была одета та женщина, которая подошла к вам на станции и заговорила с детьми?

— Нет, конечно! Я не разбираюсь в женской одежде… — начал Эндрюс.

— Какого цвета было ее платье — розовое или, может быть, желтое? — Ратлидж ждал. Все это время Хильдебранд нависал у него за спиной, молчаливый, настороженный. Он все еще надеялся — и верил! — что Ратлиджа ждет поражение.

Эндрюс пожал плечами:

— Говорю вам, не знаю!

Ратлидж развернулся к девочке и сел перед ней на корточки.

— Ты помнишь тетю, которая забинтовала тебе коленку, когда ты упала? — ласково спросил он, улыбаясь ей. — Она была красивая? Такая же красивая, как твоя мама?

Роузи опустила голову и принялась играть с кушаком своего платья.

— Да, — ответила она так тихо, что он едва расслышал.

— Расскажи, какая она.

— Она была красивая, — повторила Роузи.

— Платок еще у вас? — спросил Ратлидж, обращаясь к отцу девочки. Эндрюс одними губами ответил: «Нет».

— Мне понравилась ее шляпка, — вдруг подала голос Роузи. — Я тоже такую хочу! И платье!

— Правда? Какого оно было цвета?

Он молча и терпеливо ждал. Наконец девочка показала на графин с водой, стоявший на столе, хрустальный графин с перевернутым стаканом вместо крышки. В серебристой полоске на горлышке отражался свет, льющийся со двора; он сиял и переливался.

— Вот такое! — сказала девочка, застенчиво улыбнувшись.

«На ходу переливалось… как прохладная вода», — примерно так выразилась Эдит, горничная Уайетов.

Ратлидж медленно выпрямился и повернулся к Хильдебранду.

— Будьте добры, мистер Эндрюс, извините нас, мы сейчас вернемся, — отрывисто произнес начальник полиции Синглтон-Магна. Не дожидаясь ответа, он обошел стол и посмотрел на Ратлиджа.

Они вышли в темный, душный коридор, осторожно закрыли за собой дверь и отошли подальше, чтобы их не было слышно. В дальнем конце коридора находилась другая дверь, за которой сидел Моубрей. Она была в тени. Ратлидж поймал себя на том, что думает о нем.

— Он не убивал их, — сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Хильдебранду.

— Мы ничего не знаем наверняка, — возразил Хильдебранд.

— Девочка только что описала шляпку и платье, которые были на мисс Тарлтон. Если на станции была мисс Тарлтон, если Моубрей видел и искал именно мисс Тарлтон, значит, его жена и дети погибли в шестнадцатом году. И только в его воображении… — Он замолчал. Кто лучше его понимал, на какие фокусы способно воображение? Как то, во что ты веришь, искажается и преображается из-за твоих поступков… Когда дом Моубрея разбомбили, его не было в Лондоне; он не мог спасти жену и детей. Он воевал во Франции, а домой приехал только на похороны. С тех пор не было дня, чтобы он не тосковал по ним. До такой степени, что в трудную минуту он увидел то, что хотел увидеть больше всего на свете… возвращение к прошлому.