В эти дни ему пришлось решить несколько вопросов. Сначала сыщика вызвал к себе Дурново и показал запрос из Экспедиции церемониальных дел. Князь Долгоруков в вызывательном тоне требовал разъяснить, кто из состоящих в должности под подозрением у Департамента полиции. Лыков рассказал начальству, как придворный самодур затруднил ему дознание. И даже отказался выполнить Высочайшее распоряжение! Петр Николаевич возмутился:

– Что ж вы сразу не доложили?

– Сам государь не помог; а вы что бы сделали?

– Князек – известный интриган. Но так хамить моим сотрудникам! Сейчас я его проучу…

Он вызвал Зыбина и приказал:

– Пишите: «В Экспедицию церемониальных дел»…

– На чье имя?

– Ни на чье. Без предиктов и титулований. «На ваш номер такой-то сообщаю следующее. До завершения следствия никаких назначений на должность церемониймейстера не производить». И моя подпись.

– Так прямо и написать? – опешил секретарь.

– А что вам не нравится? – сощурился директор.

– Князь Долгорукий – важная персона. И никак вам не подчиняется. А вы ему будто бы приказ!

– Пусть только попробует не выполнить! Я ведь не государь, у меня разговор короткий!

– А если его сиятельство спросит, когда завершится следствие?

– Ответить: читайте газеты.

Смущенный секретарь удалился, а Дурново продолжил разговор с Лыковым:

– Значит, заказчик убийства – Арабаджев?

– Да.

– Но доказать это мы не в силах?

– Пока да. Однако есть одно соображение…

– Ну-ка, излагайте!

– Дать показания на Арабаджева может только Янович-Яновский. Но он считает, что это ему невыгодно.

– Правильно считает, – согласился тайный советник. – Что, он сам себе срок наговорит?

– Если приспичит, то и наговорит.

– А с чего ему приспичит?

– Янович на самом деле вляпался. Только еще не понял во что. Поляк – единственный свидетель причастности Арабаджева к убийству Дашевского. И зачем он тому живой?

Дурново задумался, а Лыков продолжил:

– Пан полагает, что у него выбор: или идти в каторгу, или оставаться на свободе. И потому молчит. В действительности его выбор другой: или идти в каторгу, или умереть.

– Вы сами верите в это?

– Убежден! Арабаджев только кажется обычным петербургским чиновником. Коллежский асессор, кандидат права, состоит в должности церемониймейстера. А на самом деле он зверь! Дикий абрек! Ни оскорбленный Лерхе, ни обворованный Дуткин так и не решились на то, что легко позволил себе этот господин. Для того лишь, чтобы занять понравившуюся должность. Сейчас речь идет уже не о месте, а о его свободе и самой жизни. Думаете, он чем-то смутится? Нет, конечно. Арабаджев нанесет удар. И на этот раз своими руками, поскольку другого исполнителя ему не найти. Так что на месте Яновича я бы ходил по улице и оглядывался. Сомневаюсь, что его надолго хватит. Знаю по себе, что ожидание смерти очень удручает…

– Ну-с, попробуйте разъяснить пану все эти соображения. И заканчивайте с этим придворным убийством. Вы свое дело сделали. Пусть теперь ломают головы следователь и прокурор.

Лыков вызвал Яновича-Яновского на беседу. Кудрявый смазливый мужчина на вопрос о роде занятий ответил: «Меценат». Алексей знал по пребыванию в Варшаве, что так именуют себя все бездельники. Беседа закончилась ничем, так же как и очная ставка с Агейчевым. Поляк от всего открестился, а Снулого назвал лжецом и шизофреником… Выждав день, сыщик снова пожелал увидеть мецената. Того пришлось вести на Фонтанку под конвоем городовых. Янович запел было свою прежнюю песню, но Лыков быстро его оборвал. На этот раз он не проявлял вежливости и не скрывал презрения к собеседнику. Жестко и грубо надворный советник описал пану перспективы его запирательства. Речь он заключил тем тезисом, который изложил Дурново.

– Ваш выбор очень прост. Или Арабаджев вас убьет, или вы упреждаете его и выдаете, после чего идете на каторгу. Но хоть живы останетесь! Защищать вас от покушения полиция не станет. Одним мерзавцем меньше…

Янович пытался храбриться. Алексей подал ему лист бумаги:

– Распишитесь и идите вон, мне тошно в вашем присутствии.

– Что это?

– Приказ о помещении вас под гласный полицейский надзор. Дважды в день будете отмечаться в своем участке.

– Но мне нужно срочно ехать в Варшаву!

– Постановлением следователя вам запрещены любые отлучки из Петербурга.

– Это несправедливо! Я буду жаловаться!

– Жалуйтесь. Но не забывайте отмечаться.

Янович-Яновский удалился в благородном негодовании, а его место занял Лерхе. Викентий Леонидович, как всегда, был хмур и задумчив. Алексей и ему подсунул бумажку.

– Распишитесь. Это извещение, что с вас снята подписка о неотлучке с места жительства.

Дипломат поставил изящный автограф и лишь после этого спросил:

– Что сие означает?

– Сие означает, что подозрения с вас сняты. Мы установили преступников. Непосредственный исполнитель убийства сидит в тюрьме.

– А заказчик?

– Увы. Против него нет прямых улик. Он общался с убийцей через посредника, а тот пока молчит.

Лерхе чуть подумал и спросил:

– Это Арабаджев?

– Да.

– Я так и предполагал. Но как вы его разоблачили?

– Мне помогла госпожа Голендеева.

– Мария Евдокимовна? – поразился Лерхе. – Как она влезла в это дело?

– Вас спасала.

– Поясните!

Лыков описал подвиги вдовы, несколько преувеличив их значение. Закончил он так:

– Госпожа Голендеева не решилась вам написать. Сказала: я виновата перед ним, но как сейчас будет выглядеть мое раскаяние? Ну, вы понимаете…

– Понимаю.

– Я сообщил больше, чем требуется умному человеку. Решение за вами.

– Мне надо подумать. Так, значит, она сразу отвергла подозрения в мой адрес?

– Да. Я предупредил Марию Евдокимовну, что, если заказчик убийства вы, она помогает отправить вас на каторгу. Но она отрезала: «Викентий Леонидович невиновен!» И оказала дознанию важное содействие.

Лерхе веселел на глазах.

– Кстати, – продолжил Алексей, – на место церемониймейстера осталось теперь лишь два претендента: вы и Дуткин. Ваши шансы повышаются.

– Я решил отказаться от придворной карьеры!

– Что так?

– После нашей первой беседы меня вызвал Ламздорф. Граф всегда симпатизировал моей скромной персоне. И вот, узнав от вас, что я подал прошение министру Двора, он посоветовал отозвать его. И не уходить с дипломатической службы. Своим добросовестным трудом, сказал Владимир Николаевич, я заработал себе право на хорошую должность. И предложил место второго секретаря в Риме!