Маше стало не по себе, она робко поежилась. И в тот же момент в испуге отпрянула от окна. Между рамами судорожно забилась бабочка, не успевшая заснуть. Ее мохнатое тельце с потрепанными крылышками устало трепыхалось в стеклянной ловушке.

«Впусти меня!»

— Дурочка, как же ты сюда попала… — Маша недолго думая открыла фрамугу и запустила несчастное насекомое внутрь комнаты, в тепло. Мелькнув перед глазами пестрыми крылышками, бабочка нырнула в темноту гостиной. — Хотя бы не замерзнешь, — прошептала Маша, прежде чем вновь устроиться в уголке дивана.

Перевернула страницу. В шапке следующей главы находилось несколько перечеркнутых и исправленных абзацев. Скорее всего, Клайв размышлял над течением сюжета, меняя его на ходу. Под последним абзацем виднелся стилизованный рисунок из пары треугольников, совмещенных друг с другом двумя сторонами, под которыми стояли имена «Кристина» — «Люстиг». От них в противоположных направлениях расходились лучи — «Хассо» и «Яков». Клайв рассматривал развитие двух любовных треугольников, не зная, какому отдать предпочтение.

Остановившись на «Кристина» — «Люстиг» — «Яков», автор продолжил свое повествование.

…Барон Карл Витольд Первый фон Берен простился с миром, испустив дух на руках изнемогающей от горя супруги.

Его родной сын, погрязший в мирских утехах, в пьянстве и разврате, в момент смерти отца был на охоте и не высказал желания прибыть к моменту погребения, чем порадовал мать, ненавидевшую старшего сына. Но необдуманный поступок наследника вызвал немало кривотолков среди знати, присутствовавшей на отпевании покойного.

Это ни в коей мере не взволновало баронессу. Магдалена давно закрыла глаза на падение своего отпрыска, возложив последнюю надежду на Михаэля.

Однако смерть не собиралась покидать Шварцштайнфалль. Через месяц после похорон отца угас от чахотки и Витольд-Призрак. Его иссохший, покрытый кровавыми слюнями, скорченный в агонии труп был найден камердинером, и это событие вызвало у слуги вздох облегчения, смешанный с наспех произнесенной молитвой об упокоении грешной души.

После приличествующего времени, прошедшего после двойного траура, Михаэлю было дозволено перешагнуть порог замка. Что он и сделал, но лишь ради удовлетворения любопытства и внезапно проснувшегося тщеславия. Лесного бродягу тяготила роскошь покоев, не радовало золото убранства. Ему не дышалось полной грудью, холодные стены замка угнетали подобно склепу. Молодой человек возвращался в свои покои лишь за сном, стараясь не обижать мать.

При свете солнца Люстиг пропадал среди привычных лесных просторов. Не проходило и дня, чтобы он не виделся с Маленькой Птичкой, ставшей ему настоящим другом. Они всегда встречались у подножия скалы, с вершины которой стремились в небо зубчатые башни Шварцштайнфалля.

Из окон покоев Михаэля можно было разглядеть небольшую полянку, окруженную со всех сторон столетними великанами. Разведенный на ней костер был тайным знаком, что маленькая Кристина ждет его. Если бы у Люстига были крылья, он не преминул бы броситься вниз со скалы, лишь бы скорее окунуться в глубину ее лазурных глаз и дотронуться в дружеском приветствии до нежной щеки.

То была дозволенная ласка. На большее он не смел надеяться.

Михаэль боготворил Кристину и не мечтал о ней, как об обычной девушке. В его сердце она являла собой образ невинного и загадочного существа. Они могли говорить обо всем на свете, не уставая придумывать себе все новые развлечения и забавы. Кристина пыталась познакомить Люстига со своими маленькими друзьями, но к бедному парню не возвращался волшебный дар. Старик, Зеленый Петер и Модник оставались невидимыми его взору.

Кристина же покатывалась со смеху, слушая о похождениях Хассо в волчьей шкуре, и время от времени просила угостить ее толикой настоя, но получала решительный отказ. Тем самым Михаэль уберегал ее от неминуемой опасности. Но как бы ни были они близки и как бы доверительно ни звучали их беседы, у юноши оставалась одна свято хранимая тайна — давний разговор, состоявшийся между ним и кормилицей.

Вечером того дня, когда он впервые увидел Птичку, Михаэль влетел в избушку Регины как на крыльях и был пригвожден к земле ее черным взглядом, мрачным, тяжелым, словно надгробный камень.

Кормилица молча рассматривала Люстига, пытаясь прочесть его тайные мысли, а потом сказала:

— Запомни раз и навсегда, Михаэль, ты и эта девочка пришли на белый свет через одни руки, по воле Великой Богини. Береги ее пуще всех земных сокровищ от зла людского, от глаза лихого, от слова гневного, от чарованья, от искусов и ошибок.

Она — дитя природы, наивная и доверчивая, она побежит за каждым, кто приласкает, кто добро посулит, даже затаив камень в сердце. Знай, что она лишь сестра тебе, так сохрани ее душу, потому что она светоч среди океана тьмы, моря злобы, который скоро поглотит нас… Поклянись мне не искушать ее, мальчик мой.

Глаза Регины, черные бездонные дыры, заползли в душу притихшего Михаэля. Не отводя от них застывшего взора, он прошептал странную клятву, связавшую его отныне братскими узами с прекрасной девушкой.

Ведьма, успокоившись, довольно потрепала его по щеке:

— Вот так. Вот так… Держись данного слова!

С того дня Люстиг стал верным слугой и защитником повзрослевшей и расцветающей на глазах Маленькой Птички. Он не замечал, как за его спиной горят волчьей злобой глаза Хассо, не простившего молочному брату измены. Сын Регины надеялся на приглашение в замок, но так его и не получил.

Пропасть, что пролегла меж братьями, разрасталась с каждым днем, постепенно став непреодолимой.

Кристина затаив дыхание открыла дверь заветной мастерской.

Как давно она не была в городе! И уже более года не видела Якова. Здесь ли он, или покинул Марцелль, отправившись за более легким хлебом во Фрайбург или еще дальше — в ганзейский Гессен?

— Яков! — осторожно окликнула Кристина полутьму внутри ремесленной лавки. — Ты здесь?

Ответом ей была тишина. Девушка поникла: неужели ее грустные предположения сбылись, и она больше никогда не увидит красавца? Они даже не успели толком попрощаться.

Не теряя надежды, Кристина прошла внутрь темной лавки и огляделась. В мастерской никого не было. Только сохнущие на сквозняке под потолком холсты, одинокие мольберты и безумный беспорядок, царящий на столах.

Внезапно у входа раздался шум, и темная высокая фигура преградила девушке путь назад. Она испуганно вскрикнула. А вошедший от неожиданности припал к косяку двери и тихо прошептал:

— Не может быть…

В следующий момент она, как в детстве, кружилась в его сильных руках и с наслаждением вдыхала запахи эмалей, канифоли, лаков, исходящих от темных кудрей.

Мгновения радости сменились любопытством:

— Милый Яков, я соскучилась по тебе, как ты поживаешь? Пришла дурная весть, будто твой отец болен.