Художник нахмурился. Его красивое лицо потемнело, глаза затуманились грустью.

— Верна молва, суставы не дают ему покоя, не помогают ни притирки, ни мази, старик уже не ходит. Мастерская теперь полностью принадлежит мне. Не знаю, радоваться этому или огорчаться.

Кристина расстроилась:

— Бедный герр Доминик, я не знала о его напасти. Хочешь, я попрошу матушку Регину приготовить ему целебную мазь? Уверена, она поможет.

Надежда осветила лицо Якова словно лучик солнца.

— Я буду тебе очень признателен, маленькая фея. А старику мы ничего не скажем, вряд ли он согласится принять снадобье от колдуньи.

Кристина прошла вглубь мастерской. Она разглядывала наброски на скрученных в трубки пергаментах, приподнимала покрывала на холстах.

— Чей заказ ты сейчас выполняешь? Можно ли мне взглянуть на него?

Яков смутился и густо покраснел. Его голос дрогнул от волнения:

— Я пишу образ Богоматери по заказу фрайбургского епископального совета для их монастырской часовни. И он еще не готов. Точнее, я никак не могу добиться сходства…

— Сходства? С кем? — Кристина подошла к мольберту, стоящему у окна в маленьком эркере, и осторожно откинула кружевной покров. У девушки перехватило дыхание от увиденного. В наброске, изображавшем Марию с младенцем, она узнала свои черты. Кудряшки непослушных волос, нежный изгиб губ, разрез глаз, форма носа не оставляли сомнений.

Она повернулась к Якову, но он предупредил ее вопрос:

— Я скучал по тебе, Птичка. Теперь ты здесь, и я смогу закончить работу. Не согласишься ли ты подарить мне немного времени?

Кристина пристально смотрела на Якова, по обыкновению смущенно прячущего взгляд.

Он скучал и… в минуту тоски творил ее образ…

Забытое чувство всколыхнулось в душе девушки. Теплое, нежное, легкое, словно крылья мотылька, сладкое, словно плавящаяся карамель. Оно коснулось ее затрепетавшего в восторге сердца. Вернулось воспоминание о случившемся на лесной поляне, когда Михаэль впервые разбудил в ней желание, но так и не посмел преодолеть опасную черту.

Кристина поймала полный тоски взгляд Якова. Поднявшись на цыпочки, провела кончиками пальцев по кудрявым волосам, дотронулась до сомкнутых век, спустилась по щекам к приоткрытому рту. Коснулась дрогнувших губ. Она словно впервые видела его лицо, вновь знакомилась с ним.

— Ты красив, мой Яков…

— Не мучай меня, — под опущенными ресницами художника блеснула слеза.

Легкомысленный самодовольный чертенок овладел разумом девушки. Окончательно осмелев, она с любопытством коснулась его губ. Ее первый неумелый, осторожный поцелуй был встречен мучительным стоном. Яков изо всех сил прижал девушку к себе и ответил на ее ласку сладким продолжением.

Голова Кристины закружилась, сердечко затрепетало.

Несколько мгновений спустя юноша заглянул в ее блуждающие от неги глаза:

— Как ты?

Кристина, зардевшись словно маковый цвет, чуть дыша пролепетала:

— Странно. Говорят, поцелуи приятны, но я теперь знаю: они… слаще сладкого. Я побывала на небесах и подслушала разговор ангелов.

Яков нежно обнял девушку и снова прижал к себе. Он улыбался, не веря собственному счастью. Потом, опомнившись, тяжело вздохнул и отступил на шаг. Кристина удивленно взглянула на него. На лице Якова от волнения проступили пятна.

— Тебя часто видят с сыном баронессы. До меня доходили слухи, что ты помолвлена с Михаэлем. Еще говорят…

Девушка отвернулась от взволнованного юноши, скрывая улыбку.

— Яков, милый! Мы очень близки с Михаэлем, но пусть тебя это не тревожит. Он друг, почти брат мне, не более… Ты знаешь меня с детства и сразу поймешь, лукавлю я или нет. Сердце мое пока свободно, дорогой Яков!

Радостная искорка блеснула в глазах вновь обретшего надежду художника. Кристина хитро улыбнулась:

— Но порой Михаэль так на меня смотрит… Разглядывает всю, думает, я не вижу. Что говорить, он красив, а теперь еще и богат. Чем не завидный жених, а? — подтрунивала она над мрачным как туча художником. Тот, насупившись, молчал.

Сердце Кристины сжалось. Она почувствовала, что заигралась. Опустив глаза в пол, прошептала заветные слова:

— Слушай, приезжай на святочной неделе в Фогельбах к Вильгельму и проси моей руки, если сердечно желаешь. Не бойся ничего, я буду ждать тебя и отвечу согласием. Ты мил мне уже давно, — и, прижавшись к груди художника, закрыла глаза. Замерла, слушая стук его радостно бившегося сердца.

Праздник Всех Святых в Черном Лесу ознаменовался не только первыми заморозками. Студеный ветер с северных широт укутал молчаливый вековой лес в кружевное платье из инея, припорошил потаенные лужайки, заковал озера и малые ручьи в ледяной панцирь. Он принес мертвую тишину, прогнав беспокойных птиц по следу ускользающего солнца, загнал зверей в норы.

Но в тот 1681 год он, помимо прочего, привел с собой лютый страх.

Словно чумная напасть, распространялись среди городов и деревушек леденящие кровь слухи о пропадающих невинных девушках, об изнасилованных малых детях и истерзанных зверьми младенцах.

О том свидетельствовали охотники и егеря, находившие изглоданные обледеневшие трупы на запорошенных снегом лужайках. Одна странность наблюдалась повсеместно — вокруг тел не было найдено ни одной капли крови.

Изредка некоторые пропавшие девушки возвращались, только они уже не были прежними. Глаза их блуждали, они не узнавали родных, разговаривали сами с собой, истязали себя собственными руками, оставляя кровавые раны на теле, призывали Сатану забрать их души.

Несчастные во избежание преследования инквизицией были отправлены в монастырь, где и канули в небытие. Две бедняжки из соседней с Фогельбахом деревни покончили с собой самым богопротивным образом. Одержимая безумием девица, оголившись донага, нанизалась грудью на вилы. Другая проткнула себе насквозь промежность, оседлав осиновый кол. Истекая кровью, она рисовала вокруг себя чертовы письмена. Их бедняга-отец, открывший страшное злодеяние, в тот же миг лишился разума. Ни одной из грешниц не суждено было упокоиться с миром на церковном кладбище. Словно приблудившихся собак, их кинули в болотную топь.

В один из тех страшных дней Кристина развела костер на лужайке. Она звала Люстига. В Фогельбах пришла беда: пропали две сестры-двойняшки, дочери мельника, а также молочная сестра Кристины Марта, изводившая ее в детстве. Подруги отправились втроем в Марцелль за обновками к Рождеству и не вернулись к положенному сроку. Матушка Хильда посерела от горя, не находя себе места. Она убивалась по старшей дочери, считая ее погибшей.

Ужасную новость принес дровосек, видевший на днях вереницу всадников, пронесшихся среди черных сумрачных елей в сторону господского замка. По его уверениям, через седло одной из лошадей была перекинута тяжелая ноша.