Но мне всё было нипочём. Я вернулся к терему, гляжу, а Марья стоит не двигается, от меня не бежит. Я ей говорю: «Что, передумала ты, Марьюшка, али со мной решила бежать по своей воле?» А она мне отвечает: «Нет, Воронёнок, я тут остаюсь. Гляди, как ты вымахал, что в окошко не пролезешь. Предупреждаю тебя, иного входа в терем не существует, так что не сможешь ты меня на этот раз увезти супротив воли. Возвращайся домой, Воронёнок, а я научу тебя как! Видишь речку огненную с высоким мостом? Лети прямо над мостом и не бойся, тебя не тронут. Как мост кончится – поверни резко вверх и маши крыльями, пока не кончатся силы, тогда ты вернёшься домой. А я тут останусь, чтобы во веки вечные служить Матери, ибо это мой выбор».

Таковы были последние слова, что сказала мне Марья, и больше я не добился от неё ни словечка. Я всячески пытался пробиться сквозь окно внутрь, облетел весь терем круго́м, но всё было так, как сказала Марья. Ни одного другого отверстия, чтобы войти или выйти, я не обнаружил.

Разочарован я был так страшно, что решил – раз уж Марья не хочет идти со мной, значит, и я никуда не двинусь – останусь в тридесятом. И я стал жить у неё под окнами, никуда не отлучаясь – единственно чтобы поразмять крылья. Молча заглядывал я в единственное окно терема, но Марья стала прятаться от меня в горницах, так что видел я её нечасто и лишь издали. Но видел, и этого мне было достаточно. Поскольку я пытался пробовать оборону Марьи достаточно долго, то успел немного разведать, как устроено царство и какие в нём чудеса хранятся, да только что мне эти чудеса, когда любимая отказывается быть со мной? Так и вышло, что я не запомнил ровным счётом ничегошеньки из того, что видел в тридесятом, кроме косы Марьиной золотой, которая иногда мелькала в глубине светлицы.

Но история эта должна была закончиться, и к моей глубокой печали закончилась она совсем не так, как я себе представлял. Нарушила Марья своё молчание ещё ровно один раз. Ровно один раз подошла она ко мне, одной рукой перекинув через плечо и поглаживая косу, другой сжимая острый кинжальчик. Сердце моё сжалось, когда я увидел кинжальчик, но я не смог сдержать радостного крика оттого, что моя любимая обратила на меня внимание. «Ворон! – окликнула меня Марья, впервые обратившись ко мне как ко взрослому и равному, а не как к ребёнку. – Я люблю тебя, но только как милого сердцу брата! Прости меня, и возвращайся в светлый мир! Вот тебе подарок от меня…»

С этими словами Марья единым движением, без малейшего промедления и жалости отрезала свою золотую косу, а затем выкинула в окно, где я ловко поймал её когтями. «Прощай, Ворон. Прощай и уходи, прямо сейчас, не мешкая: ты и так уже задержался. Иначе Матушка потеряет терпение и напустит на тебя вихрей неприкаянных, а мне бы этого не хотелось. Схорони косу в надёжном месте, а как возникнет необходимость, передай тому, кто поразит сильным и чистым чувством. И помни меня».

Ворон замолк, переводя дух, а после добавил ещё несколько сухих слов:

– Я вернулся в свет опустошённым и несчастным. Лететь мне было некуда, так что с позволения Яги я остался жить прямо здесь, в лесу. Вместе со своей жизнью я передал Яге на хранение и Марьину косу. Таков мой сказ. С тех самых пор я живу в дремучем лесу, приглядываю тут за всем – лес-то большой, – а иногда путешествую подальше, поручения разные выполняю, но это реже. В некотором смысле я тоже служу Матери, хоть и по-своему, а в благодарность за службу могу жить столько, сколько мне вздумается, и очень медленно старею. Посмотри на меня, разве я не красавец, разве я хуже, чем этот твой Иван?

Ворон подбоченился, широко улыбнулся, обнажая россыпь кривых мелких зубов, находящих друг на друга, подмигнул. Казалось бы – смешная шутка, но Немиле любое упоминание об Иване только душу бередило.

– Ты, Ворон, лучше, чем горстка пепла, с этим я спорить не стану, – хлюпнула она носом.

Ворон всплеснул руками, которые прямо на глазах у Немилы претерпели превращение в крылья и обратно.

– Ой, ну ты чего? Мокроту разводить вздумала! Ты покумекай, может, твоему царевичу на том свете не так уж худо. Суди сама: никто его судьбой больше не распоряжаться, ни злой дух, ни добрый батюшка. Сам по себе теперь, куда хочу – туда иду…

– Ты что такое несёшь?! – постыдила Немила Ворона. – Как ему может быть хорошо там, когда он ещё здесь ничего не успел сделать? Не успел жениться, не успел предстать пред очами родных, не узнал, каково это – дождаться своей очереди на престол… И это всё из-за меня!

Немила снова упала на землю, раскинула руки и уставилась в опротивевший туман. Взлететь бы птицей, увидеть небо чистое, ясное, да вдохнуть воздуха сухого, морозного вместо этого спёртого влажного! Но не будет ей отныне ни неба чистого, ни солнышка ясного. Решила она не так уж давно, а после сказа Воронова окончательно уверилась, что нет у неё иного выбора, кроме как дать обет добровольного изгнания за себя и за своих детей. Осталось Яге сообщить, что разрешения покинуть двор больше не требуется.

Ибо они втроём будут жить здесь. В конце концов, Яге же тоже такое соседство будет на пользу, а то одичала совсем, да и помочь ей некому, а Немила тут уже приноровилась – вести хозяйство на четверых, оказывается, не всегда бывает в тягость. А детки подрастут и будут помогать. Кто знает, может, в них ещё какие таланты откроются.

Нелегка будет судьбинушка… Да от неё, похоже, не уйдёшь.

Немила вздохнула. Влажным воздухом сложно надышаться: слишком много в нём воды. Вода оседает липкими капельками на коже, вода делает воздух тяжёлым, и он давит, давит на грудную клетку…

– Задумалась о чём?..

Вопрос Ворона вывел Немилу из задумчивости. Она мотнула головой и сложила руки на груди.

– Вижу-вижу, лик твой совсем посерел от страданий, – голос Ворона надломился, в нём снова отчётливо проявилась прежняя неприятная скрипучесть.

– Я так сильно хотела его спасти… – жалостно выдохнула Немила. – А вместо этого взяла и загубила. Почему, ну почему я не могу ничего исправить?

– Так уж и не можешь? – вкрадчиво спросил Ворон.

– Но от него же и косточек не осталось! – возразила она, зажмурившись, а когда открыла глаза, то обнаружила, что пугающе ощерившееся лицо Ворона нависает прямо над ней. Его некрасивая улыбка немного напугала Немилу, но не оттолкнула.

– Косточек нет – не беда, – фальшиво напел Ворон и добавил, посерьёзнев: – Ежели твоя любовь столь же сильна на деле, как на словах, тогда отправляйся в тридесятое царство, разыщи там душу Ивана, набери воды живой и мёртвой, а затем возвращайся. Царевич воскреснет и из праха как миленький. Одно тебе посоветую: ежели он идти с тобой не захочет, то не держи его, отпусти.

Кудрявые дубовые ветви охлёстывали кожу, оставляя на ней прилипшие листья. Гибкие и тонкие липовые ветви испускали дивный медовый аромат. Водичка из ковша лилась на камни и со звуком «пш-ш-ха-а-а» оборачивалась паром, который оседал капельками на деревянных стенах, на лице, руках, животе, спине и ногах.