— Не могу открыть, — наконец признался секретарь, отходя в сторону.

— Вот как! — Глаза Некрасова нехорошо сузились. — Ломайте дверь, — неожиданно распорядился он. — Ну что вы стоите, как два болвана?! — неожиданно прикрикнул он на застывших городовых. — Кому сказано, ломайте дверь!

— Как же, господин управляющий, неужто так сразу, — робко запротестовал один из городовых.

Но Некрасов, уже предчувствуя самое худшее, командовал через стиснутые зубы:

— Ломайте дверь, кому сказал!

— Ну, взялись! — Городовые надавили плечами на дверь, но она стойко выдерживала натиск. — Еще давай! Еще!

Под ударами дверь слегка пошатнулась, но не сдалась.

— Господин управляющий, так не взять, надо бы чем-то запор поддеть.

— Ну чего стоишь?! Беги за ломом! — распорядился управляющий.

Лицо его сделалось совсем серым. Очень похоже, что оправдывались самые худшие опасения.

— Это я мигом, — устремился по коридору городовой.

Через минуту он вернулся с небольшим ломиком, вставив его немного повыше замка, с усилием надавил. Получалось плохо, запор не поддавался, дверь как будто бы вросла в пол.

— Давай вдвоем, — сказал стоявший рядом городовой, надавливая на ломик.

Дверь протестующе заскрипела, а потом, сдавшись окончательно, с треском отворилась, выворачивая с корнем глубоко запрятанный запор.

Их взору предстала страшная картина.

В самой середине комнаты зияло огромное отверстие. На полу валялась штукатурка, растоптанная в самых неожиданных местах, а три сейфа стояли распахнутыми, из которых, как требуха из вспоротой рыбы, осколками торчал развороченный металл, коробилась дорогая обшивка. Рядом валялся сломанный стул.

* * *

Савелий воткнул в замочную скважину металлический прут и скомандовал:

— Похватали мешки и вниз!

— Савелий Николаевич, — запротестовал робко Васька Хруль, — да столько добра задаром пропадает!

— Ты что, на каторге гнить хочешь?! Вниз!

— Слушаюсь, Савелий Николаевич, — превратился в пострельца громила и послушно стал спускаться в проем, громыхая мешком, набитым драгоценностями.

В дверь ударили чем-то тяжелым. Затем еще раз. Сверху посыпалась штукатурка, забрызгав белой пылью одежду. Помедлив самую малость, Савелий достал из кармана розочку, швырнул ее на пол, после чего поспешил к проему.

Уже открывая входную дверь, Савелий услышал, как наверху с треском распахнулась дверь.

Заноза, в просторном овчинном тулупе и свалявшемся малахае, понукая лошадь, мгновенно подкатил к распахнувшейся двери и спокойно, но требовательно произнес:

— Залезайте, Савелий Николаевич, только без спешки. Чего-то они там зашевелились.

Предупреждение было излишним — Савелий Николаевич небрежно бросил в экипаж саквояж, терпеливо обождал, когда рядом, с мешками в руках, плюхнутся Антон с Василием, и, тронув тростью плечо Занозы, скомандовал:

— Поторапливайся, голубчик. А то твои кони уже застоялись.

— Это я мигом, ваше сиятельство, — подражая извозчикам, протянул Заноза и ударом плетки поторопил лошадок.

Директор департамента полиции был изысканно вежлив. Он старательно подбирал каждое слово и при этом улыбался так мило, будто имел намерение присвоить Аристову внеочередное звание.

— Вы, сударь, как бы это сказать помягче… болван!

Спина Аристова мгновенно взмокла, как будто он в меховой одежонке вошел в натопленную парную. Пот тонкой струйкой стекал со лба, выдавая его волнение.

После подобного оскорбления армейские офицеры или вызывали обидчика на дуэль, или самоотверженно простреливали себе лбы, оставив предварительно лаконичную записку. Аристов в армии не состоял, да и чин имел не маленький — генерал все-таки! — а потому ему ничего более не оставалось, как молча проглотить оскорбление и крутить за спиной фиги.

— В моих возможностях не только содрать с вас погоны, я могу запросто вас отправить в Сибирь обыкновенным жандармом. Ваше единственное развлечение будет заключаться в том, чтобы ходить на сорокаградусный мороз по большой нужде. Что вы мне ответите?

Господин Ракитов сидел во главе большого стола и, колюче прищурившись, посматривал на своего подчиненного. Казалось, так бы и прожег взглядом у своего подчиненного огромную дыру во лбу, но единственное, что ему пока удалось, заставить того обливаться потом.

— Мы его найдем, господин…

— Вы меня не поняли, я говорю сейчас не об этом, — серьезно заметил Ракитов. — А о перспективе ходить по большой нужде на сибирский мороз. По вашей красной физиономии я вижу, что подобная перспектива вас не воодушевляет. Оно и верно. Сибирь, батенька, это вам не Тверская с гуляющими красотками. Человек вы молодой, активный, круг вашего общения чрезвычайно широк. Мне известно, что вы водите дружбу с графинями и княгинями. В Сибири столь радостных плезиров я вам не обещаю. Самое большее, на что вы можете рассчитывать, поцеловать дочь шамана на свирепом холоде. По местным критериям это, знаете ли, тоже весьма высоко. Я бы даже отважился заявить, что это будет высшее светское общество. Вы ведь к нему привыкли, не так ли? Кто знает, перемена места службы вам даже понравится.

Аристов стоял у самого порога не шелохнувшись, он как будто прирос к полу. Его отделял от Ракитова всего лишь стол, но создавалось впечатление, что между ними пролегла дистанция в полтора километра.

— Чего же вы молчите, милейший? — улыбнулся Ракитов.

От этих слов Аристова прошиб холод. Нечто подобное можно испытывать, когда после парной выскакиваешь на стужу.

— Я его обязательно найду-с…

— Вы мне опять не о том говорите, уважаемый Григорий Васильевич. Я вам заявляю, что у вас имеется возможность бросить все свои обязанности и ехать в Сибирь устраивать собственную судьбу. Пойдут, знаете ли, детишки, а это не так уж и плохо. Что вы мне на это ответите?

Григорий Васильевич помнил и лучшие времена в своей карьере, памятным для него было и недавнее расположение господина Ракитова. Но даже в этом случае он не подпускал к себе ближе трех метров, но и у порога не держал.

— Я согласен на все, только чтобы остаться в полиции.

Неожиданно Ракитов смягчился:

— Хм… Все, что я сказал, не пустые угрозы. Надеюсь, этот разговор пойдет вам на пользу. А теперь присаживайтесь. — Подобные перепады в настроении были в духе господина Ракитова. Он как будто бы постоянно пробовал своих подчиненных на крепость, подобно кузнецу, бросающему раскаленную подкову в жбан с водой. После горячей порки он становился на редкость обходительным и любезным. — Расскажите мне, как продвигается дело.