счета в своем римском банке, возвратился в мастерскую и приказал своим ассистентам «найти какого-нибудь еврея и продать ему все, что есть в доме», а затем вслед за ним уехать во Флоренцию. Потом, не в первый и не в последний раз реагируя так на непредсказуемую ситуацию, он бежал[528].

Вероятно, в воскресенье, 18 апреля, в тот самый день, когда был заложен первый камень в основание нового собора Святого Петра, он нанял почтовую лошадь и поскакал в Поджибонси, городок, находившийся под юрисдикцией Флоренции, за пределами Папской области. По словам Кондиви, там, «почувствовав себя в безопасности, он отдохнул»[529]. Тиберио Кальканьи отмечает и другую деталь, которую в преклонные годы сообщил ему Микеланджело: «Я выехал до рассвета и проскакал двадцать часов без передышки»[530].

Последовавшие затем события Кондиви описывал так: Юлий наказал пятерым всадникам вернуть Микеланджело. Однако, когда они догнали его, он уже находился за пределами подвластной понтифику территории и стал грозить им, вероятно рассчитывая на свою дружбу с гонфалоньером Содерини, что, «если они попытаются взять его в плен, он прикажет их убить», – и потому, вместо того чтобы прибегнуть к силе, они принялись уговаривать его вернуться[531].

Это тоже не возымело действия, и тогда гонцы стали умолять его по крайней мере написать послание папе и объяснить, что они не сумели заставить его вернуться. Затем они попросили Микеланджело прочитать письмо от папы, где говорилось, что ему надлежит тотчас же возвратиться в Рим, под страхом опалы и гнева понтифика. Микеланджело ответил, что не вернется и что, неустанно трудясь на благо папы, он ничем не заслужил, чтобы его прогоняли с глаз долой, как последнего мерзавца. Если Его Святейшество не намерен достраивать гробницу, то он завершает работу и не примет более от Его Святейшества никаких заказов.

Восставший раб. Ок. 1513–1516

Помрачнев и предаваясь унынию, Микеланджело явно демонстрировал дерзость и неповиновение. На самом деле он проявлял удивительную надменность, бросая вызов человеку, наделенному столь великой властью. Разумеется, и прежде художники, случалось, вели себя подобным образом, например Леонардо, забросивший заказ флорентийского правительства, однако в речах и поступках Микеланджело присутствовал и другой, тайный смысл. Микеланджело чувствовал себя смертельно оскорбленным, и оскорбленным кем-то близким, обиженным другом, который прежде обращался с ним как с братом. С точки зрения флорентийца, братство принадлежало к числу наиболее глубоких отношений и подразумевало членство в одном мужском клане. Поводом для бегства Микеланджело в таком случае послужило то, что его прогнал с глаз долой, точно подчиненного или слугу, человек, которому он привык считать себя равным. Однако в средневековом и ренессансном мире художник, пусть даже сколь угодно одаренный, и воспринимался всего-навсего как слуга. Отказавшись повиноваться Юлию II, Микеланджело совершил крайне неразумное, но революционное деяние.

Не успел Микеланджело уехать из Рима, как стал получать вести от своих друзей и соратников, убеждающих его вернуться. Сангалло написал ему, что папа готов забыть и простить, хотя и гневается на его внезапный, непочтительный отъезд. Папа-де согласен предоставить Микеланджело еще денег и все, о чем они договорились прежде. Однако художник подчинился лишь отчасти. Он не возражал против того, чтобы продолжить работу над мраморной гробницей во Флоренции, но, либо из страха, либо движимый оскорбленным самолюбием, по-прежнему решительно отказывался вернуться в Рим[532].

За этими посланиями последовали другие, в том числе от римского банкира Микеланджело Джованни Бальдуччи, старого друга и советчика, умолявшего его проявлять осторожность[533][534]. Еще одно, необычайное изложение этих событий оставил каменщик-подрядчик по имени Пьеро Росселли, верный друг и смиренный почитатель таланта Микеланджело. Этот Росселли выполнил для папы рисунки и представил их на суд понтифика за вечерней трапезой. После ужина папа послал за Донато Браманте и в беседе с ним заметил: «Завтра Сангалло отправится во Флоренцию и привезет с собой Микеланджело». На это Браманте дал откровенный ответ: «Святой Отец, нет никаких сомнений в том, что он не вернется. Я близко знаю Микеланджело, и он сказал мне, что не станет расписывать потолок капеллы, хотя вы и настаивали на том, чтобы он взялся за эту работу, однако он готов завершить лишь гробницу, и ничего более».

Затем Браманте сообщил, в чем, по его мнению, кроется причина нежелания Микеланджело заниматься росписями: «Полагаю, у него не хватает духу приняться за плафон капеллы, ведь он написал не так много фигур, а тут требуется изображать фигуры высоко под самым потолком, да еще в перспективном сокращении, совсем иное дело, нежели на земле». Однако папа вполне любезно выразил уверенность, что Микеланджело все-таки вернется в Рим[535].

Возможно, Микеланджело действительно боялся приступить к выполнению заказа, которому суждено было стать величайшим и самым знаменитым в его творческом наследии. Если речь шла о скульптуре, он был уверен в своих силах. Он уже успел высечь из мрамора несколько великолепных статуй. В живописи его «послужной список» выглядел куда менее впечатляюще, да и завершил он со времен своего ученичества не так много картин. Фреску «Битва при Кашине», которая поджидала его неминуемо и неумолимо, можно было счесть триумфом, но, как проницательно указывал Браманте, расписывать потолочный плафон – совсем другое дело, здесь нужно было уметь решать сложные проблемы – изображать фигуры в ракурсе. На памяти живших в ту пору итальянцев никто не пытался расписать свод такой площади: этот замысел словно бросал художнику вызов, одновременно обрушивая на него практические, технические и композиционные трудности. Не исключено, что Микеланджело занервничал, когда ему стали навязывать заказ, который внушал ему немалые опасения и с которым он мог и не справиться.[536]

Летом и ранней осенью 1506 года все оставалось по-прежнему. Странным образом, возможно впервые в истории, бурная вспышка артистического темперамента вызвала дипломатический скандал. Микеланджело пребывал во Флоренции и упорно отказывался возвращаться в Рим на службу к папе; тогда Юлий стал оказывать давление на флорентийское правительство, надеясь добиться от него возвращения Микеланджело[537]. В отчаянии Микеланджело всерьез задумал бежать в Константинополь ко двору османского султана Баязида II, который искал итальянского инженера для возведения моста через залив Золотой Рог. За несколько лет до этого Леонардо выполнил рабочие чертежи однопролетной конструкции, словно бы парящей в воздухе[538]. Со свойственной ему надменностью Микеланджело решил, что может построить сооружение, ничем не уступающее тому, что задумал Леонардо, и создать чудо инженерной мысли столь же гигантских масштабов, что и его каррарский колосс. От переезда в Османскую