Колонна и лишь после этого всецело предался воплощению своего истинного замысла – утверж[497] дению власти понтифика не только как предстоятеля Бога на земле, но и как наследника древнеримских императоров.

Юлий был также тонким ценителем скульптуры: именно он, опередив агентов Лоренцо Медичи, завладел «Аполлоном Бельведерским»[498]. Кроме того, на протяжении многих лет он покровительствовал другу Микеланджело архитектору Джулиано да Сангалло. Поэтому причин заинтересоваться блестящим скульптором у Юлия было множество: рекомендации Сангалло, рассказы о несравненной красоте «Давида», а также «Пьета», которая была установлена в двух шагах от Ватикана и старого собора Святого Петра, которую он мог видеть лично. И он отдал мастеру высочайшее повеление прибыть в Рим.

По-видимому, Микеланджело завершил свой картон для фрески «Битва при Кашине», который ему полностью оплатили 28 февраля 1505 года. За три дня до этого он получил сто дукатов – щедрое возмещение дорожных расходов, которые неизбежно влекло за собой путешествие в Рим. Кроме того, он открыл в банке Санта-Мария Нуова счет на девятьсот золотых флоринов, внушительную сумму, составлявшую его сбережения на тот момент и включавшую гонорар за несколько незавершенных, а то и неначатых произведений. Для сравнения: Леонардо да Винчи оставил наследство, равное двумстам восьмидесяти девяти флоринам[499]. К 27 мая Микеланджело уже прибыл в Рим и положил деньги в свой банк.

Альтобелло Мелоне. Портрет Чезаре Борджиа (?). Ок. 1513. Хотя эта картина была написана после смерти Борджиа, издавна принято считать, что на ней достоверно запечатлены его черты

По оригиналу Микеланджело (?). Эскиз гробницы Юлия II. Ок. 1505 (?)

Вероятно, папа уже нашел, что заказать Микеланджело: он собрался поручить ему возвести гробницу, место своего будущего упокоения. Гробница его дяди Сикста IV, созданная Антонио Поллайоло, в сущности, по заказу самого будущего папы Юлия, была наиболее грандиозным и пышным памятником понтифику, какой только знал XV век; этот великолепный монумент помещался в специально сооруженной для него капелле в старом соборе Святого Петра[500]. А собственная гробница виделась Юлию еще более величественной и прекрасной. Какими бы достоинствами он ни обладал, скромность к их числу не принадлежала.

Неизвестно, какой облик договорились придать монументу на этой стадии заказчик и скульптор, но Кондиви так описывал его, несомненно цитируя Микеланджело: предполагалось возвести отдельное, не примыкающее к стенам сооружение размерами семь на десять метров; по всему периметру нижнего яруса с внешней стороны решено было разместить ниши со статуями в оных, а между ними фигуры обнаженных, крепко связанных страдальцев, которых Микеланджело именовал «пленниками» (кроме того, их именовали «рабами» или «узниками»). Они символизировали свободные искусства, «а также живопись, ваяние и зодчество». Они являли собою аллегорическое послание: теперь, когда Юлия нет в живых, искусства сами пленены и заключены в узилище, ибо ни один меценат не сравнится с покойным[501].

На следующем ярусе заказчик и ваятель намеревались установить карниз с четырьмя массивными статуями по углам, долженствующими, по словам Вазари, изображать Моисея, святого Павла, а также Жизнь Деятельную и Жизнь Созерцательную[502]. Еще выше предполагалось разместить фигуры двух ангелов, «поддерживающих саркофаг; один из них призван был улыбаться, словно бы возрадовавшись тому, что душа папы нашла приют среди блаженных душ; другому же надлежало плакать, словно бы сетуя на то, что мир лишился столь выдающегося человека»[503].

В сущности, гробница задумывалась как самостоятельное сооружение в пространстве базилики, а подлинный мраморный саркофаг папы Микеланджело замышлял установить во внутренней камере гробницы. Кондиви утверждал, что мастер и заказчик хотели украсить гробницу более чем сорока статуями, а также бронзовыми рельефами, представляющими великие деяния папы (большинство из них еще не были осуществлены, но, без сомнения, задуманы)[504]. Таким образом, монумент замышлялся как удивительное прославление заслуг человека, который правил всего-то чуть более года и на тот момент мог похвалиться разве что победой над Чезаре Борджиа, одержанной с помощью коварства и обмана. Впрочем, с самого начала гробница задумывалась ради увековечения памяти не только понтифика, но и самого Микеланджело. «Если она будет сделана, равной ей не будет во всем мире», – писал он позднее Джулиано да Сангалло[505][506].

К концу апреля папа окончательно утвердил все детали этого замысла, причем скульптор и заказчик, словно стремясь превзойти друг друга, попеременно предлагали придать гробнице все более величественный и пышный облик[507]. До нас не дошли никакие письменные свидетельства того, как Микеланджело разрабатывал план строительства и какие предложения внес папа. Однако можно предположить, что Микеланджело, явно не в последний раз, сумел продать меценату замысел, осуществление которого требовало безумных, чудовищных затрат, на которые способен лишь человек, воистину страдающий манией величия. Его графические эскизы, запечатлевшие монумент (из них сохранились лишь немногие), были соблазнительно[508] прекрасны. Образ гробницы, которая действительно могла бы сделаться одним из чудес света, если бы была завершена, вероятно, необычайно льстил такому человеку, как Юлий II, ценителю античной архитектуры, обладавшему безмерным самолюбием.

Естественно, возник вопрос, где установить монумент столь гигантских размеров; он требовал больше места, чем на тот момент могла предоставить какая-либо римская церковь. По словам Кондиви, Микеланджело предложил следующее решение: завершить строительство нового пресвитерия собора Святого Петра, начатое полвека тому назад при папе Николае V и так и не продвинувшееся далее фундамента. «Папа спросил его: „Во сколько это обойдется?“ На что Микеланджело ответил: „В сто тысяч крон“. – „Да пусть хоть в двести тысяч!“ – провозгласил папа»[509]. Возможно, здесь нет большого преувеличения, потому что 28 апреля папский казначей Франческо Алидози написал флорентийскому банкиру и политику Аламанно Сальвиати, что посылает ему аккредитив на имя Микеланджело н[510] а тысячу дукатов. Деньги-де надобно выдать в ознаменование достигнутой между папой и Микеланджело договоренности, каковая договоренность «весьма радует и покоит Его Святейшество»[511].

Таким образом, убедившись в том, что его и его безмерные амбиции поддерживает бездонная папская казна, и получив гарантии в обеспечение контракта, Микеланджело отправился добывать мрамор.

На протяжении последних пяти лет ему неизменно сопутствовал успех: достаточно вспомнить «Пьету», «Давида», картон для «Битвы при Кашине», а теперь еще и этот окрыляющий заказ на папскую гробницу, величайший скульптурный проект со времен падения Римской империи. Именно в этот момент перед внутренним взором Микеланджело предстал самый честолюбивый замысел во всей его карьере.

Однажды, когда он, поднявшись высоко в горы, взирал на вершины холмов и долины внизу и на открывающееся вдали