Сегодня днем ходили с И. Луговским по улицам Чанчуня, смотрели парки и пруды. Бродили по дворцу императора Пу-И, а говорили о нашей русской осени, о деревне, о тайге.

Два последних вечера провел у А. Котенева. Говорили о литературе, о Толстом, о России. Захотелось писать про мирную жизнь обыкновенных людей.

29 октября Осень словно вернулась. Стоят чудные дни, полные солнца и света. Как хорошо было бы проводить их дома, на родине!

31 октября День ветреный, тревожный, навевающий тоску и уныние. Сижу у приемника, слушаю Патетическую сонату Бетховена, и ощущение бесконечности всего живого так хорошо видится. Были мы, потом будут другие, а за другими придут новые поколения… Мы сказали свое слово, скажут и они. И так далеко, далеко, в глубину лет…

18 ноября

Пишу лежа в теплушке. Третий день стоим на станции в Харбине. Выехали из Чанчуня с убеждением, что едем на Родину, но вот вчера часть нашего эшелона вернулась назад. Изменчива судьба военного человека. Относительно нас обстоятельства уточняются.

Харбин — большой и шумный город. Магазины под русскими вывесками: «Иркутск», «Томский», «Омск» и т. д.

Вчера долго бродил по главной улице. Под вечер зазвонили колокола в православных церквах. Откуда-то сыпанули дружными группами студенты и гимназисты в форменных фуражках царского времени. Потом потянулись из магазинов и лабазов приказчики в калошах, в пальто с плисовыми воротниками, со свертками на пуговицах.

Цокали о мостовую подковы лошадей, а извозчики в широких бешметах и кожаных поясах с бляхами подгикивали: «Поберегись!» Ожила старая Россия. Напахнуло ушедшим. Так стойко здесь держится все русское. Даже не верится, что японцы господствовали в Харбине целых четырнадцать лет!

21 ноября

Стоим на станции Мудянцзян. Пути забиты составами. Их так много, что из машины, стоящей на платформе в середине эшелона, видны лишь заводские трубы и камуфлированные крыши японских военных складов. После пятидневной стоянки в Харбине мы все-таки едем в Хабаровск. Трудно сказать, надолго ли. Офицеры поговаривают, что не исключена новая поездка в Китай.

Идет дождь, и по запахам чувствуется близость моря.

За неимением новых писем, перечитываю старые. Приятно, что дома ждут, и горько, что до него так далеко и по расстоянию и по времени.

2 декабря

Живу в Хабаровске: неустроенно, напряженно, худо. В город надвинулось столько войска, что разместить всех хорошо невозможно. Сплю на чемоданах там же в редакции, где и работаю.

Пока повесть идет туго, стараюсь установить связи с хабаровскими писателями. Познакомился с Петром Комаровым и Андреем Пришвиным. С Дмитрием Нагишкиным знаком с 1938 года, с дней творческой конференции писателей областей, проходившей в Москве.

Вчера Петр Комаров дал мне рукопись молодого писателя Ажаева:

— Посмотрите. Нам кажется, это станет событием в литературе.

Вечером прочитал. Рукопись названа «Далеко от Москвы». Несмотря на поздний час, позвонил П. Комарову, попросил продолжение. Вещь незаурядная. Комаров пообещал на днях познакомить меня с автором этой рукописи.

Несколько кусков отобрал для газеты. Надеюсь, что автор даст согласие на публикацию.

3 декабря

Утром позвал редактор, сказал:

— Собирайтесь лететь в Чанчунь. Вас вызывают в Политуправление Ставки.

Стал собираться. Днем снова позвал редактор:

— Вы остаетесь здесь. В Чанчунь полетит Луговской.

К вечеру получил телеграмму от А.: «Получено из Москвы известие о твоей демобилизации, ждем домой».

6 декабря

Вчера был в клубе писателей на «литературной среде». П. Комаров познакомил с В. Ажаевым и Н. Задорновым. Первый молчалив, застенчив и даже мрачно насуплен. Второй, наоборот: сыплет историю за историей и так увлекательно, что заслушаешься.

Попросили выступить и меня. Я рассказывал о нашем походе через Хинганские отроги и пустыню Чахар.

П. Комаров попросил:

— Можно использовать из ваших рассказов один сюжет?

— Какой?

— Безводье в походе.

— Пожалуйста!

— Напишу стихи, — пообещал Комаров.

27 декабря Секретарь редакции майор П. Фаерштейн был на узле связи, говорил по прямому проводу с полковником, редактором газеты М.Ф. Мельянцевым, который находится в Чанчуне в Ставке. Тот сообщил: приказ начальника Главпура об увольнении Маркова есть.

4 января 1946 года

Живу все еще в Хабаровске в ожидании отъезда домой. Если комендант станции исполнит свое обещание, то седьмого января уеду.

Вот и пришла пора новой жизни, новых желаний и надежд.

Как видит читатель, не так уж много сохранилось записей о моей военной поре. Правда, записная книжка моя в коричневом переплете, которую я протаскал в кармане брюк четыре года, изрядно пообносилась, и десятка полтора записей совершенно стерлись. Кроме отдельных слов, разобрать ничего невозможно. Думаю, однако, что эти записи, относящиеся к сорок первому году, могли лишь дополнить какие-то отдельные штрихи, но принципиально изменить ничего не смогли бы. Восстанавливать эти записи по фантазии я не стал. Я хочу остаться перед самим собой и другими таким, каким я был в те далекие годы, находясь в войсках, о действиях которых не писали в сводках Совинформбюро. Записная книжка военной поры пролежала в моем столе более тридцати лет. Мне казалось, да, честно сказать, и теперь еще кажется, что в годы Великой Отечественной войны было столько героических подвигов, что я не имел права занимать читательское внимание рассказом о довольно будничной, хотя и военной жизни.

Но вот в самое последнее время я все чаще и чаще стал думать: а так ли это? Военная жизнь советского гражданина — понятие широкое и значительное. И что бы ни выпадало на плечи военному человеку — слава и геройство или повседневная служба, в которой нет условий для подвига, его обязанность честно и до конца исполнить свой сыновний долг перед Родиной.

С трудом перебелив свои записи из книжки военной поры, я долго не знал, какими словами закончить эту короткую повесть. И тут помог случай. Недавно я получил письмо, которое хотел бы привести здесь полностью:

«Дорогой Георгий Мокеевич! От всей души благодарю Вас за книгу “Орлы над Хинганом”. Вы даже не можете себе представить, как она дорога мне. Перечитал ее еще раз, и перед моими глазами возник занесенный песками поселок, ровная монгольская степь и чахарская пустыня, по которой мы наступали в августе 1945 года. Многое напомнила мне Ваша книга. Я сразу почувствовал, что Вы пишете об одном из батальонов 278-й стрелковой дивизии, которой я командовал. Не зря Вы к нам частенько ездили из Читы с поэтом Молчановым-Сибирским.