— Оставайтесь здесь, пока я не вернусь, — резко бросил им Сарн. — Делайте, как вам сказано.

Не добавив более ни слова, он вышел из шатра вслед за кузеном. Пантера и Пру ощутили, что появившийся было слабенький лучик надежды угас с его уходом.

Более чем в миле от громадного лагеря Ящериц Фрина Амарантайн лежала в тени, отбрасываемой нагромождением камней, на вершине хребта, откуда открывался великолепный вид на становище внизу. Выжженная равнина, на которой расположились Ящерицы, была совершенно плоской и простиралась до самого горизонта, так что укрыться там было негде. Такой выбор сообщил братьям Оруллианам, которые разбирались в подобных вещах, несколько важных фактов о Ящерицах. Первый и самый главный заключался в том, что они считали себя в безопасности, будучи незащищенными со всех сторон, — следовательно, полагали, что поблизости нет сколь-нибудь серьезных сил противника или же что такового попросту не существует. Во-вторых (что, впрочем, было не менее важно), это была армия на марше. В третьих, Ящерицы считали, что в состоянии справиться с любыми неожиданностями.

Итак, любая попытка подобраться к лагерю представлялась несомненной глупостью, особенно днем, который наступил вот уже часов шесть назад. Наблюдать за происходящим внизу, в особенности за перемещениями их друзей — это все, что они могли делать, пока не стемнеет.

Но, как справедливо заметил Таша, даже тогда они вряд ли сумеют чем-то помочь Пантерре и Пру. Те находились где-то в самом центре лагеря, окруженные тысячами солдат, скрытые морем палаток и шатров, и найти их было совершенно невозможно. Лучшее, на что они могли рассчитывать, — это что Ящерицы вскоре вновь решат сняться с места, и тогда можно будет провести спасательную операцию.

«Или с небес спустятся летающие овцы[1], подхватят юношу и девушку и умчат их подальше отсюда, и они вернутся домой, радостные и счастливые», — жизнерадостно добавил Тенерифе.

Но Фрина не была настроена столь пессимистично, как ее двоюродные братья. Она была уверена, что рано или поздно такая возможность непременно представится. Как бы то ни было, они забрались уже далеко, без проблем следили за караваном ночью и даже вовремя оказались возле лагеря, чтобы заметить, в каком направлении увели их друзей. Принцесса была почти уверена, что вычислила нужную им палатку, хотя с течением времени ее уверенность несколько поколебалась. Но, несмотря ни на что, они должны были спасти Пана и Пру. Если не сегодня, то завтра или послезавтра — короче, в самом скором времени, потому что она не собиралась возвращаться в Арборлон без них.

Взвинченная, она не находила себе места и предложила братьям поспать, а сама несла караул, то и дело окидывая взглядом лагерь и его окрестности в ожидании шанса, который, как она верила, непременно представится. У нее совершенно не было опыта поисково-спасательных операций, посему практические соображения ее не тяготили. Но при этом она уже успела узнать, какие сюрпризы может преподнести жизнь, чтобы понимать, что любая предпринятая ими попытка будет сопряжена с опасностью и запросто может закончиться неудачей.

В том, что случилось с Пантеррой и Пру, она продолжала винить себя, поскольку буквально принудила их отправиться на разведку, несмотря на то что они не хотели идти. Она ненавидела себя за такие мысли, потому что ей хотелось думать, что при данных обстоятельствах она поступила правильно. Она теперь должна была спасти Следопытов, потому что в противном случае будет проклинать себя всю жизнь.

Фрине отчаянно хотелось, чтобы произошло хоть что-нибудь. Но часы все так же тоскливо тащились один за другим, день все не кончался, а они ни на шаг не приблизились к своей цели — спасти юношу и девушку. Таша предупредил ее, что нужно иметь терпение, что именно спешка навлекла на них нынешние неприятности. «Твоя спешка», — с полным на то правом мог добавить он.

И это было правдой, так что вряд ли стоило бы упрекать его, вздумай он напомнить ей об этом.

Спустя некоторое время Фрина почувствовала, что ее веки наливаются тяжестью. Она знала, что должна разбудить своих двоюродных братьев, но ей страшно не хотелось просить их о чем-либо, а тем более демонстрировать свою беспомощность. Она уперлась носками сапог в камень и принялась вращать ступнями, пока ей не стало больно так, что на глазах у нее выступили слезы. Зато чувства вновь обострились. Фрина подумала о Пане, о том, что ее тянет к нему, что он очень нравится ей, хотя она совсем его не знает. Крайне редко член королевского дома Эльфов имел близкие отношения с простолюдином (что вообще исключалось, если последний был Человеком), но ей пришлась по душе мысль совершить шокирующий поступок. Озноб сладостного волнения пробегал у нее по спине при одной только мысли об этом.

Кроме того, ей совсем не нравилось делать то, что говорили ей другие. О, разумеется, не в том случае, если этим «другим» оказывался ее отец. Он был королем. Предъявляемые к ней требования вызывали в ней бурю протеста, особенно когда ее заставляли делать то, что было связано с каким-нибудь замшелым кодексом поведения, который следовало выбросить на помойку еще много лет назад. Нельзя выйти замуж за простолюдина? При чем здесь это? Она и не думала о замужестве. Она хотела всего лишь проводить с ним больше времени и узнать его получше. Он заинтересовал ее своей отстраненностью и немногословием. Ей нравилось, как он смущался и краснел, когда она смело заговаривала с ним. Ей нравились те ощущения, которые она при этом испытывала.

Принцесса вновь устремила взгляд на лагерь Ящериц. Ничего. Она опять принялась пинать камень носками сапожек, но это занятие быстро ей прискучило, а веки снова наливались тяжестью. Что, если она смежит их всего на минутку? Почему бы и нет? За какие-то несколько минут в принципе ничего не может случиться. Все, что ей сейчас нужно, — вздремнуть всего несколько минут.

Она сначала устремила взгляд на небо, а потом перевела его на горизонт. Солнце закрыла туманная дымка, а земля была абсолютно безжизненной. Полное отсутствие цвета. Присутствие Ящериц почему-то не оживляло вид. Это была уродливая, мрачная и неприветливая земля, и Фрина пожалела о том, что подумывала покинуть долину. Когда все закончится, все они вернутся туда и останутся там навсегда. Эта земля была непригодной для Людей, Эльфов и вообще для кого угодно.

Фрина устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Когда она почувствовала чью-то руку на своем плече, то поняла, что крепко уснула.

Но было уже поздно предпринимать что-либо.

А в глубине лагеря Троллей в одном из множества шатров Пантерра и Пру ожидали возвращения Арика Сарна. Они не знали, сколько минуло времени, но Пану почему-то казалось, что прошло несколько долгих часов. Они почти не говорили между собой, слушая, как утекают в прошлое минуты, а те слова, которыми они все-таки обменивались, звучали вымученно и натянуто. Каждый старался вселить в другого хоть каплю надежды и утешался уже тем, что они были вместе. Снаружи доносились голоса, звуки лагерной жизни — неумолчный монотонный гул, характерный для большого скопления людей и животных. Он навевал мысли настолько неприятные, что Пан и Пру старательно гнали их прочь, изо всех сил пытаясь не обращать на них внимания. Пан не преуспел в борьбе с мыслями о свободе; он не мог не думать об этом, даже признавая, что шансов на побег у них нет. К тому же его одолевали и более приземленные желания.