организатором. Это сказалось на постановке дела в Дубровском заводе. Примером могут послужить хотя бы дубровские аукционы. Дня за три до аукциона начинали поступать телеграммы со всех концов России с извещениями о приезде покупателей. Измайлов всегда сам распределял, кого куда поместить, соображал, кого с кем можно поселить в одну комнату: сослуживцев – вместе, некурящих – с некурящими, земляков – с земляками и т. д. Он обдумывал всё, лично отдавал приказания прислуге, применялся к привычкам гостей. По всем комнатам, которые отводились для гостей в квартирах служащих, а также в заводских здани ях, Измайлов проходил, наводил порядок, осматривал постели, белье, разносил прислугу за грязное полотенце или помятые простыни – словом, вникал во все детали. Дубровские аукционы проходили всегда с блестящим успехом, и этим они во многом были обязаны организаторским способностям Измайлова.

В Дубровке у Измайлова было множество забот. С утра он обходил завод, возвращался домой, где занимался, затем ехал в степь, по табунам, на паддоки и хутора. После обеда – занятия по хозяйству, решение срочных дел; в восемь часов вечера – контора, куда собиралась вся администрация завода и где подводились итоги дня и отдавались распоряжения на следующий. Если же принять во внимание, что каждую неделю в Дубровский завод приезжали гости, которых Измайлов принимал как хозяин завода, то станет ясно, что его рабочий день продолжался шестнадцать-семнадцать часов. На прием гостей уходило очень много времени: Дубровку посещали не только русские коннозаводчики и охотники, но и многие иностранцы, даже целые комиссии. Кроме того, в завод часто съезжались ремонтеры и кавалерийские офицеры. Почти ежегодно бывали высокопоставленные любители лошади, например генерал-адъютант А.А. Гринвальд, генерал от кавалерии В.М. Остроградский и другие. Их привлекало главным образом верховое отделение завода. Немало бывало в Дубровке разных агрономов, представителей земств и коневодческих обществ. Их интересовали горные ардены. Часто проводились экскурсии студентов ветеринарного института и сельскохозяйственной академии. Измайлов никогда не жаловался, что его утомили, что ему наскучили расспросами. Все приезжие обязательно расписывались в особой книге посетителей. Многие писали в ней дифирамбы Измайлову и заводу, другие – Бычку. Интересно бы узнать, сохранилась ли эта книга посетителей.

Ежегодно бывая в Дубровке и ведя переписку с Измайловым, я хорошо знал его настроения и всё, что в данный момент его тревожило или волновало. Иногда, приезжая в Дубровский завод, я наперед знал, о чем будет говорить Измайлов. Эти беседы доставляли мне истинное удовольствие и были чрезвычайно полезны. Фёдор Николаевич многое рассказывал, знакомил со взглядами Энгельгардта, ходил со мною на выводку и здесь учил меня разбирать экстерьер лошади, приводил разные случаи из своей обширной практики и всячески наставлял меня.

Между прочим, когда я стал более сознательно относиться к делу и выдвинул свою теорию о Полканах, Измайлов, который был ярым сторонником Бычка, со мною не согласился. Как-то пошли мы с ним на выводку, было несколько человек гостей. Один не в меру рьяный поклонник Измайлова восхищался всем, особенно дубровским Бычком. Я позволил себе заметить, что спина Бычка меня не удовлетворяет. Измайлов поморщился и заметил, что «через спину еще никто не проваливался». Это было верно, но неубедительно. Измайлову же принадлежит выражение «спина с приятной положинкой». Дело в том, что многие Бычки, в особенности в первое десятилетие существования завода, пока работа с ними не была еще доведена до возможной степени совершенства, имели неудовлетворительные спины. Тут-то определение «спина с приятной положинкой» пригодилось. Скаржинский издевался над этой «приятной положинкой», но Измайлов храбро стоял на своем.

Никогда не забуду одной особо торжественной выводки. Завод в полном составе показывался управляющему Хреновским заводом И.П. Дерфельдену. Присутствовала, помимо генерала, вся администрация завода, а из гостей я и несколько провинциальных охотников. Вывели превосходного серого жеребца, которого мы все долго рассматривали, разбирали стати и признали его выдающимся представителем породы. Дерфельден начал вспоминать прежних рысаков и рассказал о том, как были хороши и породны казаковские лошади. «Теперь таких лошадей уж нет…» – с меланхолической улыбкой заметил Иван Платонович и замолчал. Измайлов стал доказывать, что можно вывести такого Бычка, который, обладая всеми качествами Бычков, был бы так же хорош по себе, как и казаковские лошади. Я обиделся за Полканов и возразил, что это невозможно: «Вывести Бычка в казаковском футляре даже вам, Фёдор Николаевич, не удастся! Мечты создать такого Бычка праздные и неосуществимые». Над выражением «Бычок в казаковском футляре» много смеялись, и оно очень понравилось тогда всем, за исключением Измайлова. Во время закуски, чокаясь со мной, Измайлов добродушно трунил над «казаковским футляром» и от души желал мне отвести от моих Полканов знаменитых лошадей. «А пока что, – не без ехидства заметил он, – лошади Якова Ивановича еще не начали бежать».

Еще оживленнее были споры и дебаты во время подбора. На них обязательно присутствовал «маститый редактор», как называли тогда все мы Сергея Григорьевича Карузо. Медард Дунецкий (о нем я буду говорить ниже) держал в руках раскрытую папку, приготовляясь писать протокол. Я сидел на диване несколько в стороне, а Кондзеровский, по обыкновению, молчал. Алексей Максимович Быков, смотритель завода, скромно, но с достоинством сидел на краешке стула. Перепалка между Карузо и Измайловым уже началась. Это был как раз тот год, когда Карузо страстно увлекся шибаевским Подарком, впоследствии отцом знаменитого Палача. Он настаивал на посылке к Подарку в Хреновской завод двух маток Дубровского завода – яньковской Защиты и Желанной-Потешной. Измайлов возражал. Карузо волновался и доказывал, что от этого подбора может произойти «потрясающий рысак». Я тянул руку за Полканов и поддерживал Подарка. Кондзеровский дипломатично молчал и выжидал. Быков нерешительно заметил, что следовало бы попробовать послать кобыл к Подарку. В душе он терпеть не мог «спин с приятной положинкой» и очень высоко ценил казаковских и старых хреновских лошадей. Он был учеником незабвенного Коробьина и до самого упразднения его завода состоял там смотрителем. Карузо, видя, что большинство склоняется в его пользу, стал уговаривать Измайлова и закончил словами: «Я на коленях тебя прошу послать этих кобыл к Подарку!» Измайлов заупрямился: он очень неохотно соглашался на рассылки кобыл в другие заводы. Кондзеровский стал его поддерживать. Быков заметил, что можно послать к Подарку кобыл и через год, когда жеребец более проявит себя как производитель. Теперь большинство склонилось на сторону Измайлова. Однако тот был настолько разгорячен спором, что заявил: «Мы покроем их более достойными производителями!» Карузо возмутился, друзья еще заспорили, но далее все пошло мирно и по-хорошему.

Само собою, никакой коллегии для подбора в Дубровском заводе не было. Подбор делал Измайлов и утверждал великий князь. Однако Измайлов, высоко ценя генеалогические познания