Сюзанна рассказала, что она пила в «Кейвс де Франс», когда туда вошла знакомая ей проститутка и сообщила, что «дочка Перетти ловит клиентов на углу Дин-стрит».

— Она говорила, что ты вся избита, — добавил Питер, — и каким-то образом это дошло до Сюзанны Менлав. Вот она и приплелась в клуб, чтобы сообщить Микки.

Марионетта удивленно смотрела на Питера.

— Сюзанна Менлав! Но я ее не знаю.

Питер пожал плечами.

— И Микки не особенно знаком с ней. Но, видимо, она знает тебя. Похоже, эта женщина видит куда больше, чем можно подумать, невзирая на то, что она не просыхает.

Марионетта задумалась над его словами. Она решила, что впредь никогда не будет с отвращением проходить мимо странной оборванной фигуры Сюзанны Менлав, валяющейся в канаве у «Йорк минстер» после закрытия. Она, возможно, спасла Марионетте жизнь.

— А Моруцци? — наконец спросила она. — Они меня ищут?

Питер пожал плечами.

— Похоже, никто не знает о том, что ты ушла от Барти, нигде не говорят. Не думаю, что Моруцци об этом кому-либо рассказывают. Они держатся в тени.

— Почему? Что они на этот раз натворили?

Питер встал с кровати и ненадолго исчез в соседней комнате. Принес экземпляр «Ивнинг стэндард», протянул газету Марионетте.

— Десятая страница, — сказал он.

Марионетта полистала распухшими пальцами газету, пока не нашла нужную страницу. На ней она увидела фотографию человека в наручниках между двумя полицейскими. Подпись гласила: «Неудачливый грабитель банка получил десять лет». Женщина узнала этого человека — тот самый красномордый «Джон Смит», который провел столько вечеров в доме двадцать четыре на Эндикот-гарденс.

— Понятно… — тихо проговорила она.

Питер Трэвис тоже рассматривал фотографию.

— Все знают, что ограбление банка организовали Моруцци, — пояснил он. — Но, как обычно, они исхитрились остаться чистенькими. Судя по всему, когда состоялось ограбление, а было это в канун Нового года, они все ужинали на публике в каком-то роскошном ресторане в Найтсбридже. Даже есть фотографии.

Марионетта мрачно улыбнулась самой себе, чувствуя, как натянулись швы на щеке. Разумеется. Моруцци всегда обо всем подумают…

В два часа ночи, когда Питер уже давно ушел спать, она проснулась, как от толчка. Кто-то стоял у постели и смотрел на нее.

— Прости, — заговорил Микки Энджел, — я не собирался тебя будить. Просто хотел посмотреть, как ты.

— Со мной все в порядке — сонно ответила она.

Его лицо освещал свет, падающий из окна. Он отбросил со лба прядь вьющихся волос и повернулся в сторону окна.

— Закрыть занавески? — спросил он.

Она кивнула, глядя, как он тихо подошел к окну и задернул занавески. На Микки был темный костюм, который он всегда надевал, когда шел играть, только теперь пуговицы рубашки были расстегнуты, а узел галстука ослаблен.

— Удачно выступили? — поинтересовалась Марионетта. Теперь она едва его различала, поскольку в комнате было практически темно.

— Нормально. — Голос Микки в темноте звучал спокойно и тихо. — Теперь спи, Марионетта. Увидимся утром.

Ей не хотелось, чтобы он уходил, но она не могла ничего придумать, чтобы задержать его. Она слышала, как он прошел через комнату и открыл дверь, на секунду остановился в дверях, в квадрате света из другой комнаты, и посмотрел на нее. Потом дверь за ним закрылась.

Марионетта попыталась снова заснуть, но не смогла. Неожиданно комната показалась ей душной и жаркой. Нейлоновая рубашка, одолженная ей доброй Вики, прилипла к телу, путалась в ногах, заставляя снова почувствовать старые ушибы. Ей хотелось бы набраться сил, подойти к окну, открыть его, облокотиться на подоконник и вдохнуть холодный зимний воздух, чтобы снова ощутить атмосферу Сохо… Женщина слышала, как рядом тихо тикают часы, отсчитывая уходящее время. Потом закрыла глаза, стараясь забыться. Она слышала, как в соседней комнате Питер что-то сказал Микки. Оба спали на полу, на матраце, поскольку Марионетта занимала единственную кровать в доме. Интересно, о чем сейчас думает Микки? Может быть, о ней? Или его голова занята выученными мелодиями, отрывками песен и джазовой музыки? Или он тоже ворочается в постели и борется с бессонницей, а пот струйкой течет по его спине? Марионетта снова открыла глаза и увидела на потолке блики света, когда от сквозняка из-за плохо прилаженных оконных рам слабо колыхались занавески. Женщина окончательно проснулась, сердце ее стучало. Она слегка приподнялась, со страхом и возбуждением обдумывая возникшую мысль. Она знала, отчего ей не спалось, хотя боялась себе в этом признаться. Не давало заснуть ощущение, которого ей не приходилось раньше испытывать ни как женщине, ни как жене. Она думала о Микки Энджеле и раньше, но совсем по-другому. А сейчас эта внезапная и странная тяжесть внизу живота означала, что она его хочет.

Полоска света под дверью неожиданно исчезла. Питер и Микки заснули. Но Марионетта лежала без сна в маленькой синей спальне, уставившись в темноту и борясь с незнакомыми ей чувствами. Она не понимала, радоваться ей или плакать.

Дни шли своим чередом. Постепенно синяки Марионетты приобрели уродливый желтый оттенок, а потом начали исчезать. Пришел врач и снял швы со щеки.

— Хотите взглянуть? — спросил он, протягивая ей зеркало.

Марионетта вздрогнула и отказалась. Она и так знала, насколько безобразен ее шрам.

Когда позже зашел Питер Трэвис и, удивленно взглянув на нее, заявил: «А он хорошо поработал — теперь значительно лучше, чем раньше!», она ему не поверила. Питер просто хотел сделать ей приятное, подобно многим другим, после того как Уолли Уоллас изуродовал лицо Марионетты бритвой. Она все еще не решалась взглянуть в зеркало, так что, когда Микки, вернувшись с продуктами, никак не отреагировал, женщина вздохнула с облегчением. С молчанием Микки ей было легче, чем с доброжелательной ложью Питера.

Теперь ей трудно стало оставаться в одной квартире с Энджелом: все, что он говорил или делал, представлялось ей в новом свете. Она старалась не смотреть на него слишком часто и не дотрагиваться, когда он подходил близко. Марионетта запуталась в своих чувствах, они ее смущали. Так вот что, оказывается, держит этих девушек в руках сутенеров, это удушающее, истерическое чувство? Выходит, она такая же, как они, ею тоже двигают сексуальные инстинкты, а не здравый смысл? Или это то, о чем говорила мама: «следовать сердцу, не разуму»? Разумеется, нет… в таком случае ею руководит тело, тривиальная похоть. Какое это имеет отношение к сердцу? Для Марионетты секс давно превратился в безобразный акт, насильно навязываемый ей грубым человеком, не испытывающим никаких чувств к ней ни как к человеческому существу, ни как к женщине. Единственным ее сексуальным опытом был ужас, который она ощущала, чувствуя руки Барти на своем теле. Неудивительно, что зачатки физического влечения к Микки привели ее в такое смятение.