Сторонникам короля везде мерещились подозрительные личности. Они указывали пальцем на изменников, обвиняя их в сговоре с врагом и отдавая на расправу толпе. О разного рода заговорах ходили самые нелепые слухи: однажды, около полуночи, по всему Парижу разожгли костры, особенно большие перед домами военачальников, поскольку у отцов города возникли подозрения в заговоре против короля и горожан, на поверку оказавшиеся беспочвенными. В сентябре следующего, 1466 года парижане по-прежнему верили в заговоры и старательно доносили на тех, кто, как говорили, замышлял измену. Нужно было, чтобы народ не терял бдительности и помнил о злодеяниях изменников и предателей. На дно рва у ворот Сент-Антуан-де-Шан положили большой плоский камень, на котором было написано большими буквами: «Здесь проводилась ярмарка измен... Будь проклят тот, кто ее затеял!»

Прикрываясь проповедованием добродетели и борьбой с грехом, монахи, особенно нищенствующих орденов, часто безжалостно бичевали пороки своего времени, несправедливость и злоупотребления, продажность власть предержащих. Их ежедневные проповеди увлекали и распаляли многочисленные, быстро возбуждающиеся толпы, одержимые праведным гневом. Ораторы находили убежище за стенами монастырей, куда королевские приставы не могли попасть, не вызвав бурного возмущения. Королю приходилось нелегко, наталкиваясь на вольности Церкви и Университета, на невозможность нарушить старинные традиции неприкосновенности, на множество территориальных анклавов и частных, ревниво охраняемых юрисдикций. А кроме того — на простой народ, толпы мужчин и женщин, подзадориваемых красноречивыми призывами покарать изменников и еретиков. Многие считали этих проповедников святыми, устами которых говорил Господь. 26 мая 1478 года, во времена бургундских войн, на улицах Парижа провозгласили под звуки труб, что отныне, под страхом сурового наказания, запрещено кому бы то ни было, к какому бы сословию он ни принадлежал, проводить собрания в городе без дозволения на то короля или назначенного им судьи. Это было сделано, чтобы положить конец проповедям кордельера Антуана Фрадена, который целыми днями порицал пороки, а затем обращал в истинную веру женщин, «отдававшихся наслаждению мужчин», говорил о королевском правосудии, обличал дурных советников, недостойных слуг, в которых вселился дьявол и которых король должен прогнать, «ибо ежели он не выставит их вон, они погубят его самого и королевство в придачу». Людовик XI известил его через Оливье ле Дена, что он не должен более проповедовать. Но монах снискал поклонение и поддержку многочисленных сторонников, особенно женщин, которые, боясь, как бы судебные приставы его не арестовали или «не причинили ему какого зла», целыми толпами дежурили денно и нощно в монастыре кордельеров, вооружившись камнями, ножами и прочими орудиями. Король снова велел провозгласить: запрещено толпиться в монастыре и приказал мужьям запретить своим женам туда ходить. Бесполезно. Запрет вызвал недовольство, а когда Антуана-проповедника навсегда изгнали из королевства, приказав уехать на следующий же день, раздались возмущенные крики. Поклонники долго провожали его по дороге.

Тогда король отдал приказ, чтобы на каждом перекрестке в городе дежурил местный нотабль, который заговаривал бы с прохожими, чтобы знать, кто они такие и куда направляются.

Когда с Лигой общественного блага было покончено, герцог Бретонский и его ближайшие советники не смирились и продолжали интриговать, заключать союзы. Король явно опасался бретонцев. Состоявшие в союзе с его братом Карлом во время нормандских походов, а потом его правления в Гиени, они после его смерти приняли к себе и осыпали благодеяниями нескольких высших чиновников, которых Людовик хотел арестовать. Так что даже через двадцать и более лет после Монлери их все еще держали на подозрении. Летом 1477 года, когда можно было опасаться нападения со стороны бургундцев или англичан, король приказал укрепить стены городов на севере и востоке королевства. Узнав, что в Реймсе не было предпринято ничего серьезного, он тотчас настрочил письмо горожанам и крестьянам, чтобы выразить им свое неудовольствие и потребовать принятия неотложных мер. В беспорядке и саботаже он обвинял бретонцев, которые, переметнувшись на сторону врага, надеялись оставить город без защиты: «Вам ведомо об изменах, бунтах и злодеяниях, учиненных герцогом и иже с ним». Главная вина была возложена на архиепископа Пьера де Ла-валя, бретонца, бросившего в тюрьму Раулена Кошинара со товарищи, которым было поручено надзирать за проведением работ. Людовик приказал тотчас освободить узников, отремонтировать и надстроить стены и отныне не принимать ни на какую должность ни одного человека из свиты архиепископа и вообще ни одного бретонца. Все эти люди должны быть отстранены от должностей и отправлены восвояси. Что же до Пьера де Лаваля, пусть припомнит свои прежние прегрешения: «Вам должно быть довольно мятежа, поднятого вами, когда мы получили корону», только попробуйте продолжать в том же духе — вы дорого за это заплатите.

Во время бургундских войн начиная с 1477 года — в основном это были осады — командиры гарнизонов в городах на Сомме и к северу от нее часто набирали рабочих в Бретани, чтобы восстановить обветшавшие стены и углубить рвы. К бретонцам относились плохо, думая, что они в сговоре с врагом и в любую минуту готовы к измене. Некоторые отказывались работать и изгонялись без пощады. Другие целыми артелями сами покидали город, вызывая еще больше сомнений в своей верности и порядочности. Ходили слухи, что бретонцы опасны и что с них глаз нельзя спускать, чтобы они не сообщили бургундцам о состоянии оборонительных сооружений. По многовековому опыту было известно, что хорошо укрепленный и бдительно охраняемый город может быть взят, только если его сдадут люди, которые сообщают точные сведения врагу, направляют его во время приступа и даже открывают ему ворота. Поэтому единственно из-за присутствия рабочих-бретонцев города, защищаемые королевскими войсками, переживали тяжелые дни, а их жители были просто одержимы мыслью о заговоре.

26 октября 1477 года Оливье де Куайаман написал королю из Арраса о том, что получил известие о попытке захватить город «посредством мин, заложенных перед большим рынком и замком», велел обыскать все рвы и простукать стены в поисках этих мин. Он также приказал осмотреть погреба этого рынка и все пустоты под ним и даже за городской чертой. Найти он ничего не нашел, но принял решение еще больше усилить охрану, еще чуть-чуть углубить рвы, а солдат развести по гарнизонам. Больше всего его тревожило то, что в городе есть много людей, состоящих в сговоре с заговорщиками-подрывниками. «По оной причине я велел изгнать из города большое число бретонских копейщиков». В глазах короля, это не было паникерством или избытком усердия. Он знал, что бретонские пикейщики или землекопы могли дезертировать с намерением оповестить врага, а потому отдавал четкие, настойчиво повторяемые приказания. Пусть жители Сен-Кантена и Арраса бдительно охраняют ворота своего города, ибо множество землекопов, «коих мы повелели привести из Бретани, уходят и пропадают день за днем, один за другим, сменив платье», с полученными деньгами и «не отработав по специальности». Арестовывайте покидающих город и допрашивайте всех, кто говорит по-бретонски. И остерегайтесь людей, в чьей лояльности вы не уверены, бретонцев или бургундцев: «Присматривайте за женами, приходящими к узникам, и прочими вестниками, дабы ничто от вас не укрылось».