— Это свитки из жилища Экзомния. Думаю, вам пора об этом узнать. Наливайте себе еще вина, кто хочет. Я вернусь через минуту. Корелия, ты пойдешь со мной.

Амплиат ухватил дочь за локоть и развернул к лестнице. Корелия сопротивлялась, но отец был намного сильнее ее. Амплиат смутно осознавал, что жена и сын идут за ними следом. Когда они свернули за угол и, очутившись в саду их старого дома, скрылись от глаз магистратов, Амплиат до боли стиснул пальцы на руке Корелии.

— Ты что, и вправду вообразила, будто всякая девчонка вроде тебя способна причинить мне вред? — прошипел он.

— Нет! — отозвалась Корелия, пытаясь вырваться. — Но попытаться все равно стоило!

Ее самообладание привело Амплиата в замешательство. Он притянул дочь к себе.

— Да ну? И как же ты намеревалась это проделать?

— Показать эти документы акварию. Показать их всем. Чтобы все увидели, кто ты такой на самом деле.

— И кто же?

Они смотрели теперь глаза в глаза.

— Вор. Убийца. Существо презреннее раба. Последнее слово прозвучало словно плевок, и Амплиат вскинул руку. Теперь он точно ударил бы Корелию — но Цельзиний успел схватить его за запястье.

— Не надо, отец, — сказал он. — Довольно.

От изумления Амплиат на миг потерял дар речи.

— Что, и ты туда же? — Он вырвал руку и смерил сына разъяренным взглядом. — Тебе что, не хватает твоих религиозных ритуалов?

Амплиат развернулся к жене:

— А ты чего? Шла бы лучше помолилась покровительнице Ливии, чтоб та тебя наставила! Прочь с моей дороги, вы, оба!

Он поволок Корелию к лестнице. Цельзия и Цельзиний остались стоять как вкопанные. Амплиат проволок дочь по лестнице, потом по коридору и втолкнул в комнату. Она рухнула на кровать.

— Неблагодарная изменница!

Он огляделся, подыскивая подходящее орудие наказания. Но вокруг было лишь хрупкое женское имущество: гребень из слоновой кости, шелковая шаль, зонтик, нитки бус — и несколько старых игрушек, сохраненных специально, чтобы перед свадьбой поднести их в дар Венере. В углу на особой подставке сидела деревянная кукла с подвижными руками и ногами. Амплиат подарил ее Корелии на день рождения — давным-давно, когда дочка еще была маленькой. И теперь вид этой куклы потряс его и подорвал решимость. Да что с ней такое стряслось? Он так ее любил — ее, его малышку! — как же случилось, что эта любовь превратилась в ненависть? Амплиат почувствовал себя выбитым из колеи. Ведь все, все делалось ради них, ради сына с дочкой! Ради них он восстанавливал город, ради них выбивался из грязи, а они!.. Амплиат стоял, тяжело дыша; он чувствовал себя униженным. Корелия сверлила его яростным взглядом. Амплиат не знал, что сказать.

— Ты останешься здесь, — запинаясь, произнес он, — до тех пор, пока я не решу, что с тобой сделать.

Он вышел и запер дверь.

Его жена и сын уже ушли из сада. Типичные трусливые бунтари, подумал Амплиат. Удирают, как только он повернется к ним спиной. У Корелии всегда было больше храбрости, чем у них у всех, вместе взятых. Его малышка! Магистраты сгрудились вокруг стола и о чем-то тихо переговаривались. Когда Амплиат вошел в гостиную, они тут же смолкли — и молча смотрели, как он подошел к столу и налил себе вина. Кувшин неприятно дребезжал об край кубка. У него что, дрожат руки? Амплиат внимательно присмотрелся к ним. На него это непохоже. Да и не заметно ничего такого. Осушив кубок, Амплиат почувствовал себя лучше. Он налил себе еще, изобразил улыбку и повернулся к магистратам:

— Итак?

Первым заговорил Голконий.

— Где ты это взял?

— Коракс, надсмотрщик с Августы, принес их мне вчера днем. Он нашел их в комнате Экзомния.

— Ты имеешь в виду, что он их украл?

— Нашел, украл... — Амплиат изобразил некий неопределенный жест.

— Тебе следовало сразу же, не мешкая, показать эти свитки нам.

— А почему, собственно, почтеннейшие?

— А разве нe ясно? — возбужденно вклинился в разговор Попидий. — Экзомний считал, что надвигается очередное мощное землетрясение!

— Успокойся, Попидий. Ты ноешь про землетрясение вот уже семнадцать лет. Я бы не стал воспринимать всю эту болтовню всерьез.

— А Экзомний воспринимал!

— Экзомний! — Амплиат смерил собеседника презрительным взглядом. — Экзомнию только дай повод понервничать!

— Может, и так. Но зачем ему потребовалосьснимать копии с этих документов? Особенно вот с этого! Как по-твоему, зачем это ему?

И магистрат помахал одним из свитков.

Амплиат посмотрел на свиток и глотнул еще вина.

— Это по-гречески. Я по-гречески не читаю. Ты забыл, Попидий, — я не получил такого образования, как ты.

— Да, я читаю по-гречески. И мне кажется, что я узнаю этот отрывок. Это из труда географа Страбона. Он путешествовал в этих краях во времена божественного Августа. Здесь он пишет про горную вершину — что она ровная и бесплодная и что когда-то по ней прошел огонь. Речь определенно идет о Везувии! Еще он пишет, что плодородные земли вокруг Помпей напоминают ему Цетану, где земля покрыта пеплом, выброшенным Этной.

— Ну и что?

— Скажи, Экзомний ведь родом с Сицилии? — требовательно спросил Голконий. — Из какого он города?

Амплиат небрежно взмахнул бокалом:

— Кажется, из Цетаны. И что с того?

Он подумал, что надо будет выучить греческий, хотя бы самые основы. Раз это смог такой недоумок как Попидий, значит, это под силу любому.

— А что касается вот этого документа, написанного по-латыни, его я узнаю точно, — продолжал Попидий. — Это фрагмент книги, и я знаю и того человека, который это написал, и того, кому это было адресовано. Это Анней Сенека, наставник Нерона. О нем должен был слышать даже ты.

Амплиат вспыхнул:

— Мое дело — стоительство, а не книги. Так к чему здесь вся эта мура?

— Луцилий, о котором тут упоминается, это Луцилий Младший, уроженец нашего города. Его дом стоял неподалеку от театра. Он служил прокуратором где-то за морем — если я не ошибаюсь, как раз в Сицилии. Сенека тут описывает мощное землетрясение в Кампанье. Это из его книги «Естественные вопросы». Я полагаю, что экземпляр этой книги имеется даже в нашей общественной библиотеке, на форуме. Она заложила основы философии стоиков.

— «Философия стоиков»! — передразнил его Амплиат. — Ну и что у старины Экзомния общего с философией стоиков?

— И это тоже очевидно! — со всевозрастающим возбуждением заявил Попидий. Он положил два листа папируса рядом. — Экзомний считал, что между ними существует связь — неужели не ясно?

Он ткнул пальцем сперва в один свиток, затем во второй.