Собрались на маленькое семейное торжество: только его родители, сестра, овдовевшая в начале войны, но оставшаяся с близнецами (их не было), и Тони, кому предстояло быть его шафером. Он бы не стал его просить, но Тони сам предложил. Это предложение стало последней – золотой – соломинкой щедрой его натуры и любви.

Подали шоколадный мусс. Мать разглаживала салфетку у сына на коленях.

– Я не голоден, – сказал он, имея в виду: пожалуйста, не заставляйте есть это все.

– Ты съешь сколько хочешь, – успокаивала мать. – Никакого смысла нет напихиваться едой, если не хочешь. – Ее глаза, васильковую синь которых отмыло до бледной голубизны незабудок, хранили то же выражение, какое помнилось ему с детства: смесь мудрости и наивности, – оно как-то очень подходило ее много повидавшему лицу, покрытому сеткой тонких морщинок, как печеное яблоко. Сама она и его отец говорили, что в юности была она сорванцом (хотя в те времена, это, по-видимому, значило не больше чем нелюбовь ездить верхом в дамском седле и отказ носить корсет), сейчас же выглядела так, словно исполнила почти все из того, что знала и чему научилась, однако сама ее наивность всегда упорядочивала познания. Ныне, когда ей уже за шестьдесят, при том, что в ее описании звучало как легкий приступ ангины, она понемногу отходила от той активной жизни, что вела прежде. Он никак не мог взвалить на нее заботы о себе.

– Жалко, что Нора не может быть с нами, – заговорила его сестра.

– О, Сьюзен, ты же знаешь, что это нехорошая примета, когда жених с невестой встречаются накануне свадьбы.

– Знаю, но все равно жалко. Тебе-то хорошо, папа, – ты с ней виделся, а я – нет.

– Она чудесная девушка, – сказал его отец, далеко не в первый раз.

«Чудесная, чтобы выйти замуж за старый горшок вроде меня», – думал Ричард, когда его наконец уложили в постель. Только как же она хотела этого! Он познакомился с ней, когда в первый раз попытались оперировать ему спину. Однажды вечером она пришла на дежурство, когда ему не спалось, боль сводила его с ума, и он отсчитывал минуты – все сто десять их – до следующей дозы лекарства. Она сразу поняла, что он мучается, принесла ему пару таблеток с горячим питьем, приподняла и поддерживала его, пока он пил. Потом она поменяла у него всякие подушки, так что, когда она положила его на них, он почувствовал себя совсем по-другому, гораздо удобнее. «Я после обхода опять приду, – сказала она. – Только посмотрю, нет ли у нас подходящих подушек для вас». Она всегда была мягка, уверенна, расторопна и чудесным образом лишена показного бодрячества. Первоклассная сестра милосердия. Казалось, она никогда не торопилась, как многие из них, и ничто не воспринимала как непоправимую беду. Так это все началось. Спустя месяцы он спросил, как ей удалось достать для него дозу болеутоляющего в неурочное, в общем-то, время. «Это не было болеутоляющим, – сказала она. – Просто трава такая, арника, в виде таблеток. Вам нужно было почувствовать, что что-то предпринято».

К тому времени они уже вполне хорошо узнали друг друга. Когда месяцы спустя пришло время ему перебираться в другой дом (так это называлось, а на самом деле в больницу) и он сказал ей об этом, она надолго замолчала. Потом стала кругами толкать его кресло по земле: у нее был выходной, и они часто проводили его так. Он чувствовал (хотя и не видел ее у себя за спиной), что Нора удручена, и, когда они добрались до громадного дерева, вокруг ствола которого было устроено деревянное сиденье, она остановила кресло и села – скорее рухнула.

– Я буду скучать по вас, – сказал он. То была правда.

– Будете ли, Ричард? На самом деле?

– Конечно. Представить не могу, как буду обходиться без вас. – Это было не совсем правдой: представить он мог, но чувствовал, что ей нужно услышать это.

– Мне будет вас не хватать, – произнесла она так тихо, что он едва расслышал. А потом она сделала ему предложение – последнее, чего он мог бы ожидать или, коли на то пошло, желать. Он был тронут и в то же время ужаснулся.

– Нора, дорогая. За таких, как я, не выходят замуж, – сказал он. – Я не смогу дать вам того, что вам нужно.

– Я могла бы ухаживать за вами!

– Знаю, что могли бы. Только это не было бы замужеством.

Она начала говорить, но потом вдруг уткнулась лицом в ладони и заплакала. Это было ужасно, ведь ему даже руки было не поднять, чтобы утешить ее, – даже такого чертова пустяка он не мог сделать.

– Не надо, – произнес он спустя некоторое время. – Не надо. Мне невыносимо, когда вы плачете… просто сидеть тут и смотреть, как вы плачете.

Она тут же перестала.

– Простите. Понимаю, что это нечестно. По отношению к вам нечестно, я имею в виду. Хотя должна вам признаться. Потому что, возможно, вы чувствовали… ну, даже если вы и считали, как бы это было хорошо, но, возможно, думали, что я не… в любом случае я хочу, чтоб вы знали, что я действительно люблю вас.

Таким бы первый разговор об этом. Его перевели на новое место, и она приезжала проведать его в свои выходные дни. Забавная штука: он и вправду скучал по ней. Она, казалось, всегда знала, что ему нужно, если он хотел, то часами читала ему, расспрашивала о его детстве, о его семье, и пришел день, когда она познакомилась с его родителями, отправившимися в дальнее путешествие, чтобы проведать его. После их отъезда она спросила, кто такой Тони. (Родители спрашивали, может ли Тони наведаться к нему, он ответил: да, но только изредка.) «Он просто друг», – сказал он тогда.

– А я подумала, может, это старая подруга. Знаешь, иногда девушек по имени Антония зовут Тони.

– Нет.

– Ну и ладно, – сказала она, и он уловил, как тяжело давался ей легкий тон, – значит, у меня нет соперницы.

Он так и не смог рассказать ей о Тони. После она узнала, что Тони навещал его время от времени, – позаботился, чтобы не приезжать в один с нею день.

– Это даже лучше – развести посетителей во времени, – сказала она.

Тони в любом случае не мог приезжать часто. По работе ему приходилось ездить по всей стране: после того как он был комиссован из армии, где получил специальность инженера-электрика, он стал работать на обслуживании заводских энергоустановок. Ричард предупредил Тони, что тому нет смысла писать ему, ведь письма сам он читать не сможет, но тот все равно присылал открытки, а когда все-таки приезжал, то увозил его в кресле куда подальше от чужих глаз, так, чтобы они могли почувствовать себя, насколько могли, вместе и наедине. На самом-то деле иронией было то, что они встретились, потому что оба были великолепными атлетами, всегда были среди лидеров либо одной команды, либо соперничающих команд, хотя проявлялись и различия: Тони, скажем, был спринтером, а он бегал на длинные дистанции. Тони покалечило раньше его, но он отделался сравнительно легко: ходил теперь, заметно хромая, и с легкими все было неблагополучно. Когда ему стало получше, они провели отпуск Ричарда вместе: десять незабываемых дней в Северном Уэльсе. Тогда все время лил дождь, и даже теперь он относится к дождю с большой приязнью.