цесаревичем Юго-Западного фронта, при сем Георгиевская дума усмотрела: что присутствие государя императора на передовых позициях вдохновило войска на новые геройские подвиги и дало им великую силу духа, что, изъявив желание посетить воинскую часть, находящуюся на боевой линии, и приведя таковое в исполнение, его императорское величество явил пример истинной военной доблести и самоотвержения, что, пребывая в местах, неоднократно обстреливаемых неприятельской артиллерией, государь император явно подвергал опасности свою драгоценную жизнь и пренебрегал опасностью, в великодушном желании выразить лично войскам свою монаршую благодарность, привет и пожелания дальнейшей боевой славы.

На основании вышеизложенного Георгиевская дума Юго-Западного фронта единогласно постановляет: повергнуть через старейшего георгиевского кавалера генерал-адъютанта Иванова к стопам государя императора всеподданнейшую просьбу: оказать обожающим державного вождя войскам великую милость и радость, соизволив возложить на себя орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени, на основании ст. 7-й».

Постановление было подписано председателем генерал-лейтенантом Калединым и генералами Баташевым, Ломновским, Марковым, Ступиным, князем Барятинским, Стоговым и полковником Духониным.

Это постановление с орденом была направлено в Петербург с генералом свиты его величества князем Барятинским.

25 октября государь принял князя Барятинского в Александровском дворце, в Царском Селе, в присутствии канцлера императорских орденов графа Фредерикса.

Князь Барятинский доложил государю просьбу Георгиевской думы и, коленопреклоненный, поднес его величеству — постановление и орден Святого Георгия.

Государь принял орден и послал генералу Иванову такую телеграмму: «Сегодня свиты моей генерал-майор князь Барятинский передал мне орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени и просьбу Георгиевской думы Юго-Западного фронта, поддержанную Вами, о том, чтобы я возложил его на себя. Несказанно тронутый и обрадованный незаслуженным мною отличием, соглашаюсь носить наш высший боевой орден и от всего сердца благодарю Вас, всех георгиевских кавалеров и горячо любимые мною войска за заработанный мне их геройством и высокою доблестью белый крест. Николай».

26 октября состоялось увольнение министра земледелия Кривошеина. Оно сопровождалось весьма милостивым рескриптом и пожалованием ордена Святого Александра Невского. Умный, ловкий, трудолюбивый Кривошеин занимал министерский пост более десяти лет. Ему едва ли не в большей степени, чем Столыпину, принадлежит заслуга закона 1907 года о хуторах. Его не раз считали кандидатом на пост премьера. Но в последние месяцы он открыто стал на сторону общественности, на сторону Прогрессивного блока.

На милостивый рескрипт Кривошеин ответил государю письмом, в котором, между прочим, писал:

«…ведь если мне и удалось быть сколько-нибудь полезным Вам, Государь, и России, то потому только, что во всех моих начинаниях я имел великое счастье пользоваться Вашей могучей поддержкой. С нею работать было легко, а без нее ни у кого ничего не выйдет.

И за эту поддержку, и за десять незабвенных для меня лет благосклонности вашей позвольте принести Вашему Императорскому Величеству безграничную мою благодарность, а за все, в чем не сумел оправдать Ваших ожиданий или в чем погрешил невольно — прошу Вас, Государь, великодушно забыть и простить».

Так писал старый, умудренный опытом государственным министр, искренно оценивший все значение работы самого государя.

Как мало походило это на речи тех кратковременных министров, которые, входя впервые с докладом в государев кабинет, уже считали себя все знающими и понимающими и готовыми поучать самого государя, забывая одно — что он, государь, правил Россией двадцать лет, и за это время Россия развивалась и преуспевала во всех отношениях.

Увольнение Кривошеина усилило слухи о реакции и о «темных силах».

27 октября в 11 часов вечера государь выехал с наследником в Ревель. Государя сопровождали: генерал-адъютант Фредерикс, Бенкендорф, Нилов, генералы свиты Воейков и Граббе, флигель-адъютанты великий князь Димитрий Павлович, Шереметев, Дрентельн и Саблин, лейб-хирург Федоров. С наследником ехал Жильяр.

28-го утром прибыли в Ревель. Встретили морской министр Григорович, местные власти, командующий Балтийским флотом вице-адмирал Канин, на которого после смерти адмирала Эссена возлагали много надежд.

Приняв почетный караул и начальников отдельных частей, государь начал объезд крепостных сооружений. Утро было холодное, морозное. Государь внимательно осматривал все постройки, выслушивал доклады, интересовался всем, смотрел войска. Наследник, держась около государя, вслушивался во все. На одном из укреплений полковник Дрентельн, с которым я был в добрых отношениях в течение десяти лет, отвел меня в сторону. «Ну что, — сказал он, кивая на Воейкова, — разгоняет всех, чтобы властвовать одному. Прогнали Орлова, Джунковского. Скоро уйду и я. А дружит ваш с [сукиным сыном] Хвостовым».

И Дрентельн, находившийся в свойстве с Хвостовым и знавший его отлично как человека, стал мне его отчитывать и доказывать, что никакого толка и добра из его назначения не выйдет. Выйдет один скандал. Этому [сукину сыну] он и руки при встрече не подаст…

Я заступился за Воейкова, доказывая, что он ни при чем в назначении Хвостова, но что ему, как дворцовому коменданту, надо ладить с ним, поддерживать хорошие отношения и т. д. Дрентельн был очень настроен против А. А. Вырубовой, и если не говорил, то давал понять, что он против влияния царицы. Отъезд прервал наш разговор.

Как это показательно, думал я, сидя в автомобиле. Это говорил Дрентельн, еще так недавно любимец всей царской семьи и самой Анны Александровны, участник ее вечеринок, услаждавший всех игрой на рояле. Все преходяще.

После завтрака государь посетил транспорт «Европа» и несколько подводных лодок. Среди них были две английские, сумевшие проскользнуть в Балтийское море. Они потопили несколько германских боевых судов и пароходов. Лейтенантов английского флота Гутхорта и Кроли государь наградил орденами Святого Георгия. Один из них только что вернулся с моря, потопив немецкий корабль «Ундина». Рассказывали, что предварительно англичанин снял с «Ундины» маленькую собачку.

Государь много расспрашивал моряков об их действиях и, видимо, был очень доволен. О подвигах наших моряков писалось тогда мало. Все считалось тайной. Тут завеса тайны была приоткрыта. Геройство наших моряков и их подвиги были видны воочию. Придворный фотограф сделал много тогда снимков и был немало удивлен, что все пленки потребовал к себе дворцовый комендант для цензуры.

Государь осмотрел кораблестроительный завод Русско-Балтийского общества и выразил восхищение продуктивностью его работы. Там достраивался, кажется, уже десятый во время войны миноносец. Рабочие, стоявшие вплотную к царю, приветствовали его восторженно. Не имея времени посетить завод Беккера, государь лишь проехал тихо по его территории. Рабочие были в восторге, так как царь здоровался с ними. Посетив затем военно-морской госпиталь, государь вернулся в поезд. После чая государь принимал доклад Канина в присутствии Григоровича. В 9 часов вечера покинули Ревель. В 12 часов 15 минут прибыли во Псков. В вагон государя прошел генерал Рузский и пробыл больше часу. Это многих заинтриговало,