Они поженились через полгода. Само собой — Селма оказалась девственницей. Кендал очень бы удивился, если бы оказалось иначе, хотя и был готов ко всему. Уж очень она была смелой в поступках и непохожей на тех девушек, которых о встречал раньше. Фактически это она выбрала его себе в мужья, а не он ее — в невесты. И в первую брачную ночь она потребовала, чтобы он спокойно лежал, а она сделает для любимого все, что ему захочется. И сделала. Все, что могло прийти в голову Кендалу и любому другому мужчине, искушенному в любовных ласках.

Откуда она все это знала? Будучи девственницей? Само собой — Кендал задал ей этот вопрос. Селма долго смеялась, потом сообщила, что специально готовилась к первой брачной ночи, и к последующей брачной жизни расспрашивая опытных женщин, а еще — знающих лекарей. Кроме того — предостаточно и медицинских книг, и книг о делах любовных, из которых можно узнать о том, что любят мужчины, и как они это любят.

И Кендал успокоился. Во-первых, и в самом деле — если за что-то берешься, изучи предмет досконально. И тогда у тебя все получится.

Во-вторых, Селма никогда не давала ему повода усомниться в ее верности. Она не танцевала с чужими мужчинами, никогда не разговаривала с ними без его участия, и уж боже упаси — ни с кем не флиртовала. Хотя секс любила до умопомрачения и заниматься им была готова ночи напролет. И дни. Бывало — затаскивала Кендала куда-нибудь в умывальню, стаскивала с него штаны, и…

Маньячка! Настоящая маньячка, смеялся он, и чего греха таить — это бывало поводом, чтобы лишний раз остаться ночевать в замке. После того, как Селма выдоит его досуха, заниматься служебными делами было как-то… трудновато. По тебе будто полк гвардейцев проехался. Вроде небольшая, худенькая, стройная — и так изнурить здоровенного мужика! Это надо уметь.

Кендал представил ее удивленное лицо, ощутил на шее руки любимой, и губы невольно расплылись в улыбке. Сейчас бросится на шею, потом сползет вниз, сдернет штаны, сядет на корточки, и…он почувствовал, как в пах прилила кровь.

Кендал обожал Селму. При всех ее странностях и перехлестах это была единственная женщина, которую он хотел. Богиня любви! Страстная и целомудренная одновременно!

Он прошел в поместье незаметной калиткой, встроенной в углу сада. Калитка целиком стальная, за кустами ее не видно, чтобы войти — надо согнуться вдвое. Но когда тебе необходимо срочно покинуть поместье, когда угрожает смертельная опасность — ты и на животе проползешь, как завзятая змея.

Так же за кустами, незаметно для дворни прошел в дом — Кендал умел ходит бесшумно и незаметно, когда этого хотел. Его этому учили. Не помешал даже пакет с пирожными в правой руке, и меч на левом бедре — длинный, всегда норовивший за что-нибудь зацепиться. Такие длинные мечи обычно носят кавалеристы — ими удобно рубить с седла.

Вверх, по лестнице…дом спит, после обеда, в самую жару, жизнь обычно замирает. Мальчишек укладывают спать в своих комнатах, дворня тоже разбредается по норам и норкам. Послеобеденный сон полезен для здоровья, так говорят врачи, а им верить не только можно, но и нужно. Особенно в этом случае.

Дверь в супружескую спальню приоткрыта, видно издалека, из конца коридора. Кендал довольно улыбнулся — сейчас он прокрадется к спящей жене (а она всегда спала полностью обнаженной, говорила, что так тело лучше отдыхает), разденется и ляжет к ней под бочок. Раздвинет ей ножки и вставит туда пирожное, а потом…

Он не додумал — что потом. Его внимание привлекли звуки, которые исходили из спальни. Это был утробный, из самого нутра исходящий звук — полустон, полурычание. Кендал знал этот слегка придушенный утробный рык — так стонала во время любовного соития его жена. Кендал отличил бы ее голос среди тысяч и тысяч других — непохожий на ее обычный звонкий голос, рык, будто исходящий из глотки дикой кошки, живущей в джунглях Юга.

Кровь отхлынула от лица Кендала. Он так же медленно и осторожно прошел к двери, открыл ее — абсолютно бесшумно при смазанных как всегда петлях (Кендал терпеть не мог несмазанные петли — и звук-скрип ненавидел, и вообще не терпел непорядка), и замер, пройдя в комнату еще несколько шагов.

Он не видел лица жены. Она стояла на коленях на постели, на супружеской постели — прогнувшись белой гладкой спиной, которую он так любил гладить. Ее круглый задик был направлен в небеса, будто так она бросала вызов богам. А позади нее — огромный голый мужчина в рабском ошейнике — темнокожий, мускулистый, похожий на профессионального борца. Это Селма настояла на покупке этого раба — для того, чтобы он стоял на охране ворот. Смеясь, говорила, что он одним своим видом отпугнет любого негодяя, который попытается влезть к ним в поместье. Сейчас этот раб с методичностью шахтера долбил его жену — блестящий, покрытый бисеринками пота, ухающий и тяжело дышащий. Его огромные ладони впились в бедра Селмы и буквально натягивали ее на огромный аппарат темнокожего. А она, закусив простыню — рычала, извивалась, повизгивала, стонала и вздрагивала всем телом. Так вот откуда у нее на бедрах синяки! Она говорила, что это Кендал неосторожно с ней обращается в порыве страсти.

Сколько это продолжалось — Кендал не знал. Он стоял и смотрел, стоял и смотрел…ошеломленный, будто ушибленный поленом по затылку. Наконец раб сжал Селму сильнее и втиснул в себя, не отпуская, будто желая слиться с ней навсегда и заохал, задрожал прижимаясь к самке, пытаясь проникнуть в нее как можно глубже. Постояв так несколько секунд, медленно освободился, осторожно отодвинув хозяйку, которая упала на живот лицом вниз продолжая вздрагивать, извиваться и постанывать. Селма иногда по минуте, а то и дольше извивалась, содрогаясь в оргазме — Кендал видел это не раз. Сама она радостно смеялась по этому поводу и говорила, что собрала чувственность всех знакомых женщин, которых знала. Тем чтобы получить оргазм надо было очень постараться — их партнерам постараться. Да и то получалось не каждый раз. Селма же могла кончить от одного прикосновения, и кончать по часу, а то и больше — беспрерывно.

Тупо глядя на эту картину, на раба, на его тело, Кендал вдруг удивился — как мог такой огромный предмет вместиться в его жену. Она ведь такая маленькая! Он ведь мог ее порвать! Но ведь уместился…и похоже она этим очень довольна. Вон как ее корежит.

Взгляд Кендала остановился на круглой белой попке, залитой блестящими на свету любовными соками, и рука его непроизвольно разжалась, выпустив пакет с пирожными. Ему явственно представилось пирожное, которое торчит ОТТУДА, и которое он с наслаждением ест…

Пакет еще не успел долететь до пола, когда рука привычно метнулась к рукояти меча, и тот с легким, практически неслышным шелестом покинул ножны.

Бам! Пакет врезается в каменный пол.

— Ой! — вскрикивает Селма, мгновенно вскакивая на колени, и по ее бедру течет белая струйка.

— Ахх! — охает раб, вскакивая на ноги, и его еще не успевший обмякнуть «предмет», выпачканный кремом, покачиваясь, указывает на Кендала.

Меч свистит в воздухе, визжит Селма, широко открыв рот, и Кендал успевает остановить меч буквально за миг до того, как с широких плеч покатится голова раба. Раб побелел, сделался почти таким же белым, как его хозяева. Глаза смотрят с ужасом — оно и понятно, переход от любовного акта к неминуемой казни слишком уж резок. На коже раба выступила кровь и тонкой струйкой побежала по груди — меч очень острый, прорезал кожу.