— Не-а! Поскольку мы — судно пограничной охраны Антарктиды, это не пиратство, а конфискация незаконного улова и арест судна, вторгшегося в территориальные воды суверенного государства и нарушившего тем самым морские границы!

— Загнул, — отметил Женька с уважением, даже бинокль от глаз отнял и свесился с надстройки головой вниз, чтоб поглядеть на Юру.

— Внимание! — раздался тем временем усиленный громкоговорителями голос Николая Семеновича. — Говорит патрульное судно пограничной охраны Антарктической республики! Вы вторглись в территориальные воды суверенного государства! Вы осуществляете несанкционированный лов рыбы в прибрежных водах! Ваше судно арестовано; приказываю лечь в дрейф и обеспечить доступ на борт пограничникам! В случае неповиновения мы будем вынуждены применить оружие!

«Семерка» медленно догоняла новозеландца; Женька быстренько смотался на нос, выбрал буксировочный трос и трусцой вернулся на свой импровизированный наблюдательный пункт. Захватив рацию, к нему почти сразу присоединился и Юра.

Рыбак был по океанским меркам небольшой, эдакий кургузый сейнерочек привычно неряшливого вида, присущего судам экс-социалистического лагеря, но и не такой убитый, какие по сей день встречаются в какой-нибудь африканской Тмутаракани. Было видно, что по палубе у траловых лебедок суетливо мечутся несколько человек. Что делается на новозеландце, видно не было, но оттуда звонко и отчетливо гавкнул одиночный выстрел.

Юра с Женькой непроизвольно вздрогнули. Недавнее противостояние с пиратами до сих пор заставляло кровь в жилах то застывать коллоидом, то течь быстрыми горячими толчками.

— Твою мать, — выругался Женька шепотом. — Опять война?

Стрельба, впрочем, не возобновлялась. Новозеландец осторожно подрулил к борту рыбака, обогнув пузатый мешок трала, и Юре пришлось тоже бежать в рубку подруливать, чтобы не въехать в новозеландца или в тот же трал. Женька продолжил наблюдать.

Он успел заметить, как через борта перекинули трапик, а потом черный корпус новозеландца скрыл от него все, что происходило на палубе рыбака.

— Что там? — жадно поинтересовался снизу Юра.

— Да не видно ни хрена, — пожаловался Женька с досадой.

Слабо доносились голоса, но понять было невозможно ни слова. Потом, минуты через три-четыре, истошно взвыли лебедки, а минутой позже стало вообще ничего не слыхать из-за гнусавых воплей чаек, что реяли над рыбаком, как бомбардировщики над целями.

— Слушай, — неожиданно спросил Юра. — А откуда тут чайки? Открытый же океан!

— Да мало ли, вдруг тут до берега доплюнуть можно.

— А ты в бинокль погляди.

С полминуты Женька молчал — вглядывался.

— Берега не видно вроде, хотя что-то такое вдали белеет. Айсберги, наверное.

— Во! — облегченно выдохнул Юра. — Понял! На айсбергах они и гнездятся! А то я уж засомневался — не могут же эти сволочи сутками парить над океаном?

— Альбатросы могут, — сообщил Женька. — Мне Баландин рассказывал. И потом, что мешает чайкам отдыхать на воде? Спать даже.

— Акулы, — проворчал Юра. — Ладно, фиг с ними, с чайками, что еще видишь?

— Да ничего, — виновато признался Женька.

В ту же секунду застучали двигатели рыбака; минутой позже дал ход и новозеландец. И по рации пришло:

— «Семерка»!

— На связи!

— Идем прежним курсом!

Несколькими минутами спустя стало понятно: рыбак возглавил караван, новозеландец с «семеркой» на буксире следовал за ним в некотором отдалении.

— Видать, и впрямь арестовали, — сказал Женька задумчиво.

— Надо будет сказать, чтоб рыбы конфискованной набрали, — протянул Юра мечтательно. — Ухи наварим… А то задрали уже эти консервы!

Из записок Ломаева

«Вы пробовали когда-нибудь сколотить дощатый сарай? Если нет, то обязательно попробуйте. Если да, тогда вы можете построить дом, посадить дерево, воспитать сына и сделать еще множество важных и полезных дел. Но вот вам мой совет: ни за что не беритесь строить дееспособное государство. А если вы из тех, кому неймется строить, займитесь лучше строительством сараев.

Нет-нет, вы меня не так поняли. Я вовсе не хочу вас унизить, даже не разобравшись, на что вы способны. Я просто от души рекомендую: не ввязывайтесь вы в это дело. Особенно если не хотите заработать букет болезней, свойственных требухе, начиная с язвы желудка на нервной почве, и в конце концов загнуться от сердечного приступа гораздо раньше, чем выйдет проектный срок эксплуатации вашего бренного тела.

Это еще в самом лучшем случае, при удачном строительстве. В худшем вас ожидает лет сто тюрьмы, а то и одно из многих средств, придуманных людьми для прекращения жизнедеятельности себе подобных. Пуля или петля еще не самые худшие варианты.

Не убедил? Тогда пеняйте на себя…

Я бы и сам пенял на себя, только мне было некогда. В сутках мне не хватало часов двадцати, если не больше. Сплошная бестолковая канитель, и никакого опыта, чтобы с нею справиться.

Шимашевич, как я и предполагал, взялся оказать содействие, и даже слишком рьяно. Предварительных условий — никаких.

Этого я никак не ожидал. И очень мне это не понравилось. Вообще во время разговора с антарктическим набобом у меня сложилось впечатление, что ему известны не только постановления Конгресса (у нас в Новорусской они были известны всякому, кто не ленился вникнуть в их суть и проголосовать за или против), но и кулуарные разговоры и шепотки. По-видимому, они волновали его весьма слабо.

Я тогда ушел «проконсультироваться», не сказав ни да, ни нет. Послал запрос Тейлору. А на следующий день ко мне в домик ворвался взмыленный Игорь Непрухин и вызвал меня на тет-а-тет в тумане:

— Только что… Радиограмма…

— Ну?

— С Беллинсгаузена… Морзянкой…

В первую секунду я не поверил ушам. Потом сообразил. В наше время радисты успели забыть о точках и тире — связь голосом через спутник вполне надежна. Если кто и в состоянии работать ключом или на датчике и разбирать радиокод тренированным ухом, так это единицы. Игорь из них. И радист Беллинсгаузена, как видно, тоже.

Уже неплохо. А радист «Кассандры» Шимашевича?

Черт его знает. Но все же есть надежда на приватность.

— Так что там?..

— Коган советует-таки не дурить и принимать от Шимашевича все, что ни даст.

— Ну? А он-то откуда знает? — В запросе Тейлору я не называл никаких имен, а о переговорах с Шимашевичем вообще никого не оповещал.

— Догадался, значит. Жутко ушлый семит.

Кто бы сомневался. Я-то с Моисеем Соломоновичем знаком не был, но наслышан, наслышан…