Наконец-то борт. Грузимся в восьмёрку и летим. Всё-таки не верится даже, я — на войне. Да и какая это, по сути, война?? Тот самый капитан утром на перекуре на вопрос «Сколько ты тут на войне??», ответил «А я на войне?? Вот дед у меня… тот на войне был…. Они там как сходились лупиться, так через месяц только расходились, а тут встретились, постреляли — и в разные стороны, раны зализывать. Кто ж тут воевать-то нам даст, если дадут, так вся эта война в месяц кончится, эшелонами в Забайкалье зверей вывезти, и пусть там китайцам на границе мозг ебут. Да только не надо это никому. Неденежно, да и жвачку про демократию просто так изо рта народа доставать никто не собирается, вот мы и бегаем по горам… реалити- шоу, мать их кремлёвскую Басаеву в жопу плашмя. Детский сад, 7-ой месяц, бля».

Ободрил, ни хуя не скажешь. И улетел на Ведено куда-то.

Долетели нормально. Только выскочил с борта и, пригнувшись, отбежал, как попал в объятия Мишки Хотысенова. Он у нас ротным, а тут, вишь, борта принимает — авианаводчик. Я его менять-то и прилетел. Ему в отпуск, а мне на время отпуска, якобы, подменять. Рад мне, как выпивке, ну и выпивке, которую я приволок, само собой, тоже рад. Кто ж без бутылки сюда с большой земли-то полезет.

Нас, вновь прибывших, строят у штаба и быстренько раскидывают по направлениям. Мне ехать никуда не надо. Я уже приехал — при штабе подъедаться буду. Помощник начальника оперативного отделения я теперь. Начопер, даже особо не взглянув — некогда ему, сдаёт меня Мишке на инструктаж.

— Ты не ссы, Лёха, главное. Тут, около штаба, всё ровно. Вокруг три кольца обороны — Шатой контролируем и подходы к нему… ну, в смысле, через него. В колонны пойдёшь, там, может, и постреляешь. Да и то, хуй тебе пострелять дадут, твоё дело — воздух. Колонны ща тока под вертушками ходят. Как лупить начинают, главное, целеуказание дать, откуда бьют по вам. Ракету красного даёшь туда и смотри, как мясо рубят в винегрет. А так-то тут сидеть будешь. Связь со штабом авиации на тебе… ну, там, борт для эвакуации трёхсотых, или двухсотых, или комбригу куда завздопица лететь. Живи себе с летунами мирно, и будешь кум королю. Вся водяра и грев с большой земли через тебя, считай. Сам понимаешь — дооолжность, — многозначительность пальца, вздёрнутого вверх.

Влился нормально. Пьют тут так же, как и везде.

Мишка улетает, передав мне дела и позывной. Я теперь в эфире Хоровой-90.

Начопер попытался заставить меня рисовать карты в моменты дежурств ночных при штабе. Кто-то от нашего отдела всегда там быть должен. Я, по совету всё того же Мишки, запоганил две секретные карты, и от меня отъебались. В отместку, правда, заставили вертолётную площадку оборудовать под ночной приём вертушек… делов-то… по углам гильзы от снарядов вкопал, солярой заполнил, да обозначил камнями границы площадки самой.

Прилетал главный мозг нашей войны начгенштаба Квашин. Не знаю, чего он там, в картах, понимает, если ему битый час рассказывали об организации обороны и контроля, в карту тыкали, а он, выйдя из палатки и уставившись на эту самую гору Ламамаисти, заминированную вдоль и поперёк, выдал:

— Да у вас тут курорт лыжный можно открывать, красотища-то какая!!! Вот прям на этой горе.

Комбри, г я думаю, не против был бы прямо сразу этого Квашина на санках с этой горы спустить, первопроходцем и разминирующим средством заодно — так он на этого мудака в больших погонах посмотрел.

Периодически эвакуирую двухсотых и трёхсотых, как наших, так и чехов. Хотя кого там только нету… и арабы, и негры, и даже наши славяне.

Поймали подпола нашего ФСБэшного, пытался вывезти трёх раненых арабов. Арабов кончили прямо сразу, а этого козла до прихода вертушки чуть ли не всё командование бригады охраняло, а-то бы порвали на клочья. Ненависть к наживающимся на войне тут зашкаливает. Да и правильно. Одно дело враг, другое — крыса.

И вообще, днём тут спокойно, а вот ночью…

Один солдат, упившись в хлам и вылезши из палатки, дал очередь… по лагерю. Два двухсотых. Один контрактник — первую прошёл, чтобы вот так, от пьяного, не соображающего мурла пулю точно в голову выхватить, второй сопляк совсем.

Вызывают в штаб.

— Скворин, давай любой мимо идущий борт… у нас тут трёхсотый тяжёлый.

Это святое. Если летуны такое слышат, то садятся обязательно. Скорая по горам не ездит. А трёхсотый, ставший двухсотым, если ты не сел — куда бы ты ни летел — это чья-то душа на тебе.

— Я Хоровой-90, кто мимо?

— 35-й мимо, буду через минут 10, чо хотел.

— Трёхсотый.

— Места нету… не подождёт??

— Да он у меня щя на площадке в двести уйдёт.

— Понял… дым дай.

Дым показывает направление ветра и ориентирует летчика, с какой стороны заходить на посадку.

Мне на площадку приносят носилки. Молодой пацан — его трясёт даже под лошадиной дозой успокоительного.

— Что с ним??

— Да на блокпосту пьянка. Их замкомбата спалил, а этот ведь бухой… за автомат и очередь, да бухой ведь. В упор не попал. Зато замкомбат попал… дрыном каким-то… сломал ему шею… щас отпаивают самого.

Борт сел. Забрали героя. Доложили, как о вступившем в схватку рукопашную. Чехи-каратисты рвались через блок-пост, но не прошли.

Был в Ханкале на курсах авианаводчиков пару дней. Летуны, оказывается, ходят по картам с другим обозначением квадратов, а я обязан уметь навести по квадрату. Туда летели вместе с какой-то бабкой. Комбриг её приказал в Ханкалу везти. Бабка была с козой. Натуральной такой козой. Взлетели и пошли над деревьями, как на санках. Как яма, так коза глаза выпучивает и блеет дурниной.

— Беееееееее.

И срёт, падла. Сколько в ней этого гороха — хрен его знает, но на каждой яме сыплется из неё. Того и гляди, кишки высрет. Всё, естественно, на полборта. Бортинженер, как увидел, кричит:

— Я тя щ вместе с этой козой не довезу, сволочь старая, — и двери порывается открыть, оскальзываясь на козьем говне.

Бабка начинает пучить глаза пуще своей козы, только что не блеет с ней напару, и подол ей под жопу подставляет. Кричу:

— Вася, оставь её, а-то она ща сама тебе всё тут загадит!

— Ненавижу этих, блядь, нохчей… больше к тебе не сяду, — обиделся, наверное.

Видел в Ханкале Дмитриева Серёгу. Накоротке поговорили. В Грозном, в Ленинском районе, в комендантской роте он сейчас. Вот как судьба свела, думал, потерялись. Жаль, толком и поговорить не успели — спешил он.

Прилетала спецура, с ней Гриша Вахнаков. В одной роте учились. Тоже накоротке поговорили, и они в горы ушли. Позывной «Амур».

Ночью выходит на нас «Амур», я помощником Дежурного стою.

— Арбалет, я Амур, приём.

— Здесь Арбалет.