Она склонилась к Маграт и что-то прошептала ей на ушко.

– Но мы ведь не можем быть уверены в этом, – возразила Маграт.

– Ты знаешь, как мыслит матушка, – пожала плечами нянюшка. – Первым делом она позаботилась бы о ребенке, – громко добавила она. – Герр Игорь, запрягай!

– Йа, фрау мафтер, – смиренно ответил Игорь.

– Мне показалось или ты только что пнул мое ведро?

– Найн, фрау мафтер, профто я чувфтвовайт фебя гут, когда приказывайт четливый, твердый, приказной голоф, – откликнулся Игорь, ковыляя за упряжью. – Никакой «пожалуйфта», никакой «бывайт любезным»! Игорь должен знайт, как фтояйт.

– Немного кривобоко? – уточнила Маграт.

– Фтарый хозяин драит меня каждый день![12]– с гордостью заявил Игорь.

– И тебе это нравилось?

– Конечно найн! Но так положеновайт. Он бывайт нафтоящий арифтократ. Я не дофтоин даже лизайт его фапоги…

– Но все равно лизал? – спросила нянюшка.

Игорь кивнул.

– Каждый морген. Придавайт приятный блефк.

– Хорошо, тогда помоги нам выбраться отсюда, и я позабочусь о том, чтобы всю оставшуюся жизнь тебя пороли надушенными шнурками, – посулила нянюшка.

– Большой данке, но я вфе равно хотейт уезжать отфюда, – сказал Игорь, затягивая сбрую на лошади. – Они мне вфе надоедайт! Они нехорошо пофтупайт! Позоряйт вефь наш вид!

Нянюшка вытерла лицо.

– Мне всегда нравились люди, которые высказывают свое мнение честно и напрямоту, – кивнула она. – И я всегда готова протянуть им полотенце помощи… Я сказала, полотенце? Руку, конечно руку.

– Неужели ты ему доверяешь? – спросила Маграт.

– Уж я-то в людях разбираюсь, – прошептала нянюшка. – Кроме того, на человека, у которого вся голова шита-перешита, всегда можно положиться.

– Валляй, валляй, валляй!

– Всех порвать!

– Верзуны!

Из-за дерева осторожно выглянула лисица.

По лесу, под проливным дождем, с безумной скоростью двигался человек, причем в лежачем положении. На нем был ночной колпак, кисточка которого волочилась по земле.

Когда лисица поняла, что происходит, было уже слишком поздно. Из-под мужчины выскочила крошечная синяя фигурка и приземлилась лисице прямо на нос, нанеся меткий удар между глаз.

– Видакс-фигакс? Рыло бац, лапыс дрыгс!

Нак-мак-Фигль спрыгнул на землю с лишившейся чувств лисицы, схватил ее за хвост и, победоносно размахивая другой рукой, помчался догонять остальных.

– Обхой! Обхой! Жракс-обожракс круглу нахт!

Они выдвинули кровать на середину комнаты. Агнесса и Овес сидели по обе стороны и слушали, как Ходжесааргх кормит своих птиц. Иногда раздавался звон кормушки, а иногда – приглушенный вопль, после чего сокольничий некоторое время извлекал из собственного носа клюв очередного питомца.

– Что-что? – переспросила Агнесса.

– Прошу прощения?

– Мне показалось, ты что-то шептал.

– Я читал… э-э… короткую молитву, – откликнулся Овес.

– А это поможет?

– Э… Мне помогает. Пророк Брута говорил, что Ом помогает тем, кто помогает друг другу.

– А он помогает?

– Честно говоря, на сей счет существует несколько мнений.

– И сколько именно?

– Около ста шестидесяти – со времен Раскола Двадцать Третьего Февраля, 10.30 Утра. Тогда воссоединенные свободные хелониане (пупсторонний синод) откололись от воссоединенных свободных хелониан (краесторонний синод). Раскол был довольно серьезным.

– Что, даже кровь пролилась? – спросила Агнесса.

На самом деле это ее мало интересовало, зато отвлекало от мыслей о том, что за существо вот-вот очнется на этой кровати.

– Да нет, завязался кулачный бой, и на одного из дьяконов пролили чернила.

– Довольно серьезно, насколько я могу судить.

– Кое-кому выдрали бороды.

– Ничего себе. «Сект-маньяки», – сказала Пердита.

– Ты надо мной смеешься, – с серьезным видом промолвил Овес.

– Ну, это звучит несколько… тривиально. Вы всегда спорите?

– Пророк Брута завещал: «Да будет десять тысяч голосов», – пояснил священнослужитель. – Иногда мне кажется, что он имел в виду, мол, лучше спорить между собой, чем казнить неверующих огнем и мечом. Все так сложно. – Он вздохнул. – К Ому ведут сотни путей. К сожалению, мне иногда кажется, что на большинстве из них кто-то разложил грабли. Вампир был прав. Мы утратили свой огонь…

– Но вы жгли на нем людей!

– Знаю… знаю…

Краем глаза Агнесса заметила движение. Пар поднимался от одеяла, которым они укрыли матушку Ветровоск. Глаза матушки вдруг открылись и стали бешено вращаться. Ее губы зашевелились.

– Ну, матушка, как ты себя чувствуешь? – бодро осведомился всемогучий Овес.

– Ее укусил вампир! Что за дурацкие вопросы ты задаешь? – прошипела Агнесса.

У матушки задергалась рука. Она открыла рот, ее связанное тело выгнулось дугой, потом снова обмякло.

Агнесса прикоснулась ко лбу матушки и резко отдернула руку.

– Она вся горит! Ходжесааргх! Принеси воды.

– Уже иду, госпожа!

– О нет… – прошептал Овес и показал на веревки.

Они развязывались сами, крадучись скользили друг по другу, будто змеи. Матушка то ли свалилась, то ли скатилась с кровати и упала на четвереньки. Агнесса бросилась, чтобы поднять ее, но заработала удар локтем, от которого отлетела к стене.

Старая ведьма открыла дверь и выползла под дождь. Когда первые капли упали на нее, она остановилась, тяжело дыша. Агнесса готова была поклясться, что некоторые из дождевых капелек зашипели.

У матушки расползлись в стороны руки, она рухнула в лужу, но тут же попыталась встать.

Сине-зеленый свет струился в открытую дверь конюшни. Агнесса заглянула туда и увидела Ходжесааргха. Он смотрел на банку из-под варенья, где горел белый свет, окруженный бледно-голубым ореолом, который пульсировал, распространяясь далеко за пределы банки.

– Что это?

– Это мое перо феникса, госпожа! Оно выжигает воздух!

На улице Овсу удалось поднять матушку на ноги и даже заставить опереться на его плечо.

– Она что-то произнесла, – сообщил он. – Я не разобрал, что именно.