– Херавлеззет!

– Т'сувай, сувай!

Веренса пару раз стукнули головой о мокрую землю. Бесполезно.

– Ушарежь, норасуй!

– Верзуны!

Один из человечков покачал головой.

– Низзя, дакс? Та каргакс на кишки таскакс, на подвязакс пуск-пуск!

Почти все Нак-мак-Фигли на мгновение замолчали, что было весьма странно и необычно. А потом один из них сказал:

– Не-е… Стока кишокс мы не мае.

– А щё она давай нама укипала-бурлила. Мы поклякс. Ведьма обман низзя.

– Агга, тады навали, навали!…

Веренса бросили на землю. Он услышал, как пикси принялись рыть землю, на него посыпалась земля. Потом Веренса снова подняли и внесли в расширенную нору, задевая его носом о корни деревьев. За спиной кто-то торопливо зарывал туннель.

И снова остался лишь холм, в котором, скорее всего, жили кролики и на котором росли колючие деревья. Между стволами деревьев, невидимый в бурной ночи, струился дымок.

Агнесса прислонилась к залитой дождем стене замка и попыталась перевести дух. Матушка не просто приказала ей убираться. Приказ ударил прямо в голову, будто ведро со льдом. Его прочувствовала даже Пердита. О сопротивлении не могло быть и речи.

Но куда могла подеваться нянюшка? Агнесса вдруг почувствовала непреодолимое желание оказаться рядом с ней. Нянюшка Ягг излучала некое постоянное поле, которое убеждало, что все будет хорошо. Но если им удалось выбраться из замка, они могли быть где угодно…

Она услышала, как из арки, которая вела к конюшне, выехал какой-то экипаж. Из-за поднятой дождем водяной пыли грохочущая по булыжникам двора карета выглядела туманным силуэтом. Фигура, сидевшая рядом с кучером и закрывавшая мешком голову от дождя и ветра, вполне могла принадлежать нянюшке. Впрочем, это не имело значения. Чтобы Агнесса гналась за каретой, шлепая по лужам и размахивая руками? Такого никогда не было и не будет!

Очень быстро карета спустилась с холма и исчезла из вида. Агнесса побрела обратно к арке. Они ведь хотели сбежать? Что ж, им это удалось. Украсть у вампиров карету – это было вполне в духе нянюшки Ягг…

Кто-то сзади схватил ее за руки. Инстинктивно она попыталась нанести удар локтями, но с таким же успехом можно было пытаться пробить скалу.

– Ба, да это же Агнесса Нитт, – холодно произнес Влад. – Решила совершить приятную прогулку под легким дождиком?

– Они улизнули от тебя! – резко бросила она.

– Ты так думаешь? В любой момент мой отец мог бы сбросить карету в пропасть, если б захотел, – ответил вампир. – Но он этого не хочет. Мы предпочитаем смотреть противнику в лицо.

– Чтобы затем впиться ему в горло, – добавила Агнесса.

– Ха, отчасти. Но на самом деле отец просто пытается поступать разумно. Стало быть, Агнесса, ты не хочешь стать одной из нас?

– Стать кем? Существом, которое живет тем, что лишает жизни других существ?

– Ну, это уже в прошлом, – сказал Влад и, дернув Агнессу за собой, куда-то зашагал. – Теперь все иначе. Мы стараемся лишать жизни тех, кто действительно заслуживает смерти.

– И этим вы себя оправдываете? – хмыкнула Агнесса. – О да, уж кому можно довериться, так это вампиру. Идеальный судья.

– Согласен. Моя сестра иногда бывает чересчур… строгой.

– Я видела людей, которых вы привезли с собой! Они практически превратились в скот!

– А, их… Прислугу. И что? Их жизнь практически ничем не отличается от той, которую они вели раньше. На самом деле она даже лучше. Их хорошо кормят, дают кров…

– …Доят.

– А это плохо?

Агнесса в очередной раз попробовала вырваться. С этой стороны замка стена отсутствовала. В ней просто не было надобности. Ланкрский провал защищал лучше любой стены, и Влад тащил ее прямо к краю пропасти!

– Как ты можешь говорить такие глупости! – воскликнула она.

– Глупости? Насколько мне известно, Агнесса, ты за свою жизнь успела попутешествовать, – промолвил Влад, как будто даже не замечая ее сопротивления. – То есть тебе должно быть известно, что за жалкое существование влачат многие люди. Какой-нибудь мелкий королек, князек или кто там еще может одним своим приказом отправить их на войну либо выбросить на улицу, если они не способны больше работать.

«Но они могут убежать», – подсказала Пердита.

– Но они могут убежать!

– Правда? Пешком? С семьей? Без денег? Они даже не пытаются. Человек – такое животное, он ко всему привыкает…

– Это самые неприятные, циничные… «И очень верные», – шепнула Пердита.

– …И очень вер… Нет!

Влад удивленно вскинул брови.

– Знаешь, Агнесса, у тебя очень странный ум. И разумеется, ты под определение… скота никак не подпадаешь. Впрочем, как и всякая другая ведьма. Ведь вы, ведьмы, твердо знаете, чего хотите. – Он широко улыбнулся, но его улыбка была слишком зубастой, чтобы ее можно было назвать приятной. – Жаль только, я этого не знаю. Ну, идем, идем…

Сопротивляться было бесполезно. Он просто поволок бы ее по земле.

– Вы, ведьмы, произвели на моего отца очень сильное впечатление, – бросил он через плечо. – Он говорит, что вас всех нужно превратить в вампиров. Мол, вы и так наполовину вампиры. Но я хотел бы, чтобы ты сама осознала, насколько это прекрасно – быть вампиром.

– И насколько это прекрасно – постоянно жаждать крови?

– Но сейчас ты постоянно жаждешь шоколада и не видишь в этом ничего постыдного, правда?

– Хам!

– В крови очень низкое содержание углеводов. Твое тело привыкнет. Ты быстро скинешь лишний вес…

– Это омерзительно!

– Научишься полностью контролировать себя…

– И слышать не желаю!

– Ты даже не представляешь, что у меня есть для тебя! Это нечто большое, прямо-таки гигантское…

– По-моему, юноша, вы себе льстите!

– Ха! Великолепно! – воскликнул Влад и прыгнул в Ланкрский провал, увлекая Агнессу за собой.

Матушка Ветровоск открыла глаза. По крайней мере попыталась это сделать, и, скорее всего, ей это удалось. Он чувствовала, как двигались веки.

Перед ней простиралась темнота – бархатисто-черная, беззвездная дыра в пространстве. А за спиной был свет. Она стояла спиной к свету, чувствовала его, видела на своих руках. Он струился мимо, очерчивал темноту, которая была густой, глубокой тенью ее самой… Тенью на черном песке. Матушка переступила с ноги на ногу, и этот песок громко захрустел под ее башмаками.

Это испытание. Вся жизнь – сплошное испытание. И сплошное соревнование, в котором ты участвуешь каждый день. Постоянно следишь за собой, оцениваешь со стороны. Делаешь тот или иной выбор. Но тебе никогда не говорят, какой выбор правильный, а какой – нет. О да, некоторые священнослужители утверждают, будто бы все оценки тебе выставят после, но какой в этом смысл?