Гилберт любезно подвел лодку к мосткам, и Аня, презрев помощь, сама проворно выскочила на берег.

— Я тебе очень обязана, — сказала она высокомерно, поворачиваясь, чтобы уйти. Но Гилберт тоже выскочил из лодки и, желая задержать Аню, положил ладонь ей на плечо.

— Аня, — сказал он торопливо, — послушай. Не можем ли мы стать друзьями? Мне ужасно жаль, что я тогда посмеялся над твоими волосами. Я не хотел тебя обидеть и сказал это просто в шутку. К тому же это было так давно. Я думаю, что у тебя ужасно красивые волосы, честно. Давай дружить!

На мгновение Аня заколебалась. Несмотря на все ее оскорбленное достоинство, у нее появилось какое-то странное новое чувство, что это наполовину несмелое, наполовину горячее выражение карих глаз Гилберта ей очень приятно видеть. Сердце ее быстро и сильно забилось. Но горечь прежнего унижения быстро укрепила ее поколебленную было решимость. Сцена двухлетней давности вспыхнула в ее воспоминании так живо, словно все произошло вчера. Гилберт назвал ее «морковкой» и навлек на нее позор перед всей школой. Ее негодование, которое взрослым людям показалось бы таким же смешным, как и его причина, ничуть не унялось и не ослабело со временем. Она ненавидит Гилберта Блайта! Она не простит его никогда!

— Нет, — ответила она холодно. — Я никогда не буду с тобой дружить, Гилберт Блайт. Не хочу!

— Хорошо! — Гилберт прыгнул в свой челн, раскрасневшись от гнева. — Я никогда больше не попрошу тебя дружить со мной, Аня Ширли! Мне тоже это не очень-то нужно!

Он быстро поплыл прочь, раздраженно ударяя веслами по воде, а Аня пошла вверх по крутой, поросшей папоротниками тропинке между кленами. Она держала голову очень высоко, но сознавала, что испытывает странное чувство сожаления. Она почти жалела, что не ответила Гилберту по-другому. Конечно, он ужасно оскорбил ее, но все-таки!..

А в целом ей казалось, что было бы облегчением сесть и хорошенько выплакаться. Она чувствовала, что совершенно потеряла присутствие духа; пережитый испуг и физическая усталость давали себя знать.

На полпути она столкнулась с Джейн и Дианой, которые мчались назад к пруду, в состоянии мало чем отличающемся от настоящего безумия. Они не нашли никого в Садовом Склоне, мистера и миссис Барри не было дома. Там у Руби началась истерика, и ее оставили в доме справляться с собой, как сама знает, в то время как Джейн и Диана понеслись через Лес Призраков и ручей в Зеленые Мезонины. Там тоже никого не было: Марилла уехала в Кармоди, а Мэтью косил сено на дальних лугах.

— Ах, Аня! — задыхаясь, вымолвила Диана, бросившись на шею подруге со слезами облегчения и радости. — Ах, Аня… мы думали… ты… утонула… и мы чувствовали себя убийцами… потому что заставили… тебя быть… Элейн!.. А Руби в истерике!.. Ах, Аня, как ты спаслась?

— Я влезла на одну из свай под мостом, — объяснила Аня утомленно, — а Гилберт Блайт подплыл в лодке мистера Эндрюса и привез меня на берег.

— Ах, Аня, как он замечательно поступил! Это так романтично! — воскликнула Джейн, которая наконец отдышалась и смогла заговорить. — Конечно же теперь ты будешь с ним разговаривать!

— Конечно же не буду! — вспыхнула Аня; к ней в тот же миг вернулся прежний мстительный дух. — И запомни, Джейн, я не хочу никогда больше слышать слово «романтично»! Мне ужасно жаль, что вы так испугались, девочки. Это я виновата. Я чувствую, что родилась под несчастливой звездой. Все, что я делаю, плохо кончается для меня и моих лучших друзей. Мы утопили лодку твоего отца, Диана, и у меня предчувствие, что нам больше не позволят кататься на лодке по пруду.

Анино предчувствие оправдалось лучше, чем обычно оправдываются предчувствия. И в доме Барри, и в доме Касбертов все были поражены ужасом, когда узнали о событиях этого дня.

— Да станешь ли ты когда-нибудь благоразумной, Аня?

— О да. Я думаю, что стану, Марилла, — отвечала Аня с оптимизмом. Обильные слезы, которые она пролила в благодатном уединении своего мезонина, успокоили ее нервы и возвратили ее к привычному радостному взгляду на жизнь. — Я думаю, что мои перспективы стать благоразумной теперь улучшились!

— Не пойму, каким образом, — сказала Марилла.

— А вот каким, — объяснила Аня. — Я получила сегодня новый и ценный урок. С тех пор как я приехала в Зеленые Мезонины, я все время делала ошибки, но каждая из них помогала мне избавиться от какого-нибудь большого недостатка. История с аметистовой брошкой научила меня не трогать того, что мне не принадлежит. Страх, пережитый в Лесу Призраков, научил меня держать в узде мое воображение. Болеутоляющий пирог излечил меня от невнимательности на кухне, а выкрашенные волосы — от тщеславия. Я не думаю теперь о моих волосах и носе… по крайней мере, очень редко. А сегодняшнее приключение избавит меня от излишней романтичности. Я пришла к выводу, что не стоит и пытаться быть романтичной в Авонлее. Это, вероятно, было легко в окруженном башнями Камелоте сотни лет назад, но романтичность не ценится в наше время. Я совершенно уверена, что скоро вы увидите во мне огромные перемены к лучшему в этом отношении, Марилла.

— Если бы так, — сказала Марилла с сомнением.

Но, когда Марилла вышла из кухни, Мэтью, до тех пор молча сидевший в своем углу, положил руку на плечо Ани.

— Не теряй всей романтичности, Аня, — шепнул он робко, — чуточку романтичности — совсем неплохо, конечно, не слишком много… но сохрани чуточку, Аня, сохрани.

Аня гнала коров домой с дальнего пастбища по Тропинке Влюбленных. Был сентябрьский вечер, и все просветы между деревьями и полянки были залиты рубиновым блеском заходящего солнца. Тут и там на дорожку ложились такие же рубиновые пятна, но большая часть ее уже была покрыта густыми тенями кленов, а пространство под елями наполнилось, словно фантастическим вином, светло-фиолетовым сумраком. В вершинах деревьев играл ветер, а нет, пожалуй, слаще музыки на свете, чем та, которую по вечерам исполняет он на еловых лапах. Коровы мерно шагали прямо по дорожке, а Аня следовала за ними, погруженная в мечты, повторяя вслух боевую песнь из "Мармиона",[11]который тоже входил в программу по английскому языку прошлой зимой и который мисс Стейси велела им выучить наизусть. Аня упивалась дышащими бодростью строками, и ей казалось, что в них она слышит шум битвы. Дойдя до строк

Не дрогнул копьеносец ни один —

Лес пик был грозен и непроходим,

она остановилась, в восторге закрыв глаза, чтобы лучше вообразить себя одним из этих героев. Когда она снова их открыла, то увидела Диану, выходящую из калитки в ограде поля Барри. У Дианы был такой значительный вид, что Аня мгновенно угадала — есть новости. Но она не выдала слишком горячего любопытства.

— Какой чудесный вечер, прямо пурпурный сон, правда, Диана? Я так рада, что живу. По утрам я всегда думаю, что утро — лучше всего, но когда наступает вечер, мне кажется, что он еще прелестнее.