Шестеро мужчин просунули ремни под гроб, приподняли его, подождали, когда гробовщик вынет перекладины, на которых несли гроб, и под новые возгласы опустили в могилу. Когда он коснулся дна ямы, я вышла вперед и бросила на крышку гроба сундук. Мы решили дать хозяйке с собой голубого тряпичного кролика, сиреневый кристалл, мраморную руку и семь хрустальных стаканов. Никто не стал бросать в могилу горсти земли, мы просто отошли, предоставив закапывать ее могильщикам, которые ошеломленно наблюдали за нами.

— Ох, спина раскалывается, — скулил Мерв.

— При жизни она была полегче, — горестно заметил Клаус.

— Ах черт! Затяжку сделала! — стонала леди Ричард.

— По крайней мере она лежит в тени. — Тоби указал на развесистое дерево.

— Памятное событие! — Джо Дуайер смахнул слезы.

Мы вернулись домой и помянули хозяйку в мансарде Тоби.

А кто похоронит Гарольда? Да какая разница!..

14 января 1961 года

Грустный выдался день. И неудивительно — после вчерашнего. Я вдруг осознала, что цепь событий неспроста сложилась так, чтобы мы похоронили миссис Дельвеккио-Шварц именно в пятницу тринадцатого. Предыдущая такая пятница пришлась на май, следующая ожидалась только в октябре. Предзнаменование вроде появления Марселины в моей жизни. Говорят, случайностей не бывает. Хотела бы я в этом убедиться.

Тоби уехал проверить, не сгорела ли его хижина возле Уэнтуорт-Фоллс, Джим и Боб умчались на «харлее», Клаус с Лернером отбыли в Боурел — кстати, Лернер был подавлен, потому что его не взяли в носильщики. Куда ему, такому тощему и слабому. Он слишком застенчив и похож на тень.

Пэппи осталась дома, поэтому мы поужинали вместе. В понедельник начинается ее испытательный срок в Винни. Слава Богу, о Стоктоне она больше не вспоминает. Точнее, слава призраку миссис Дельвеккио-Шварц. Пэппи абсолютно уверена, что старуха материализовалась и поговорила с ней, хотя я в этом сомневаюсь. Да, я слышу шаги и смех, но, по-моему, их создает Фло.

— Ты уже переложила в другое место Шар и карты? — спросила Пэппи.

— Ох, забыла! Так и лежат в шкафу с «тильзитером».

— Харриет, это ей не понравится. Шаром и картами надо пользоваться, иначе они утратят силу.

И мне не осталось ничего другого, кроме как вытащить все оккультные принадлежности и разложить их на столе. Но вглядываться в Шар и раскладывать карты я наотрез отказалась.

— Я буду время от времени брать их в руки, и все, — твердо заявила я. — Она сама говорила, что это мошенничество, и все книги в ее комнате подтверждают это.

— Да, поначалу она мошенничала, — невозмутимо объяснила Пэппи. — Но со временем поняла, что у нее появилась сила. А книги она оставила потому, что просто не смогла их выбросить.

— Она по-прежнему читала их. А силой обладала не она сама, а Фло.

— Наверное, книги готовились для Фло, на будущее, — предположила Пэппи. — Даже Фло пришлось ползать до того, как она научилась ходить. Позднее книги ей пригодятся.

— Полная чепуха! Миссис Дельвеккио-Шварц прекрасно понимала, что Фло никогда не будет ни говорить, ни читать. А вся эта чертовщина с медиумами… надеюсь, ты все-таки объяснишь мне, как работали Фло с матерью.

Но Пэппи ответила, что сама не знает: она никогда не видела, как хозяйка дома принимала клиентов. И никто из клиентов ничего ей не говорил, поспешно добавила она, заметив выражение моего лица. Мы отключили телефон миссис Дельвеккио-Шварц, а когда у нас скопилось несколько писем, в которых клиенты умоляли принять их, мы пришпилили на дверь объявление о том, что хозяйка дома скончалась. Письма перестали приходить. Странно думать, что все эти богатые дамы из Пойнт-Пайпера, Воклюза, Киллара и Пимбла добивались встречи с человеком, наследников которого теперь ищет отдел опеки!

Пэппи выглядела безмятежной и отдохнувшей. Она немного пополнела, несмотря на тяжкий труд медсестры на испытательном сроке. С одной стороны, мне хотелось, чтобы она сама заговорила о ребенке или Эзре и облегчила душу, а с другой, я радовалась тому, что она оставила прошлое между адом и раем — в лимбо.

2 февраля 1961 года

Все-таки сверхъестественные силы существуют! Посмотрите последнее слово предыдущей записи, сделанной почти три недели назад. Лимбо. Вот где мы все живем — в лимбо, в преддверии ада. Прошло больше месяца со дня смерти миссис Дельвеккио-Шварц, а мы по-прежнему в неведении. Фло как будто исчезла с лица земли. Каждый день я звоню и расспрашиваю о ней, на коммутаторе в отделе опеки уже знают мой голос, но ничего определенного не сообщают. «Да, мисс Перселл, Флоренс Шварц здорова и счастлива. Нет, мисс Перселл, мы не разрешаем навещать детей, пока их будущее не решится»… Я боюсь потерять терпение, но не могу себе этого позволить. А если они записывают все мои звонки и когда-нибудь обратят их против меня? У них в арсенале уже есть моя молодость, бедность и статус незамужней женщины. Ради Фло я должна держаться любезно и вести себя как подобает. О, если бы для отдела опеки любовь значила хоть что-нибудь! Но она ничего не значит — ее нельзя увидеть, пощупать или взвесить. Я их понимаю. Разглагольствовать о любви гораздо проще, чем любить.

От мистера Хаша я узнала, что завещание пока не нашли, что в регистрационных книгах нет никаких упоминаний о рождении Флоренс Шварц и нигде не был зарегистрирован брак человека по имени Дельвеккио и по фамилии Шварц. Похоже, мистера Шварца, застенчивого еврейского джентльмена, вообще не существовало на свете. Всех его однофамильцев уже обзвонили, с каждым побеседовали. Обшарили весь Новый Южный Уэльс, но ни один Шварц не признался, что он отец Фло. Свидетельство о смерти Шварца, отца Фло, тоже не нашлось! Поговорив с Пэппи, мистер Хаш предположил, что у мистера Шварца была другая фамилия, под которой он родился, женился и умер.

Вдобавок Пэппи уезжала на два года в Сингапур, а проведи она это время в Австралии, она сумела бы пролить свет на тайну мистера Шварца. Пэппи смутно помнится, как кто-то незаметный, будто тень, и очень робкий раньше жил в комнате Гарольда, но миссис Дельвеккио, как она себя в то время называла, ни разу не упоминала о нем. Вернувшись из Сингапура, Пэппи застала дома миссис Дельвеккио-Шварц и новорожденную Фло. Все чудесатее и чудесатее. Мистер Хаш пришел в экстаз.

Наш лимбо охраняет отдел опеки, но этот сторожевой пес равнодушен и обезличен. Нам приходится платить за жилье раз в четыре недели, чеком или почтовым переводом на указанный номер. Все мы понимаем: отдел опеки просто ждет, когда удастся разобраться с запутанными делами миссис Дельвеккио-Шварц, а уж потом принять меры. В конце концов, завещание вполне может пылиться в шкафу у какого-нибудь провинциального адвоката. И мы ждем в лимбо, а над нами нависает дамоклов меч.

Удивительно, но за последние несколько недель я сблизилась с Тоби. В его жизни светлая полоса. Слава Богу, хоть кому-то из нас живется хорошо! Он получил контракт на картину для отеля, нашел владельца галереи, который не насилует художников, — Тоби заверил меня, что это большая редкость — да еще какого-то агента из Канберры, который спит и видит, как бы продавать полотна австралийских живописцев за границу и получать комиссионные. Про место на заводе, доставшееся роботам, Тоби и не вспоминает. Но лучшая новость заключается в другом: за мансарду он платит всего три фунта в неделю и отказываться от нее не собирается, даже если переселится в хижину возле Уэнтуорт-Фоллс. Я все упрашиваю его показать мне этот уединенный уголок, но Тоби лишь смеется и твердит, что сначала надо оборудовать уборную с отстойником и септиком. Предусмотрительный малый. Что я ненавижу, так это выгребные ямы. Я часто слышу бурные споры о том, что такое цивилизация и культура, и у меня даже сложилось собственное определение: признаки и того, и другого — ватерклозет и горячая вода в кухне и ванной.