– Только в этом: или ты – ты один! – или убей меня сразу! Но это не каприз, мой господин!

Она едва доходила ему до груди, и он смотрел на нее, возвышаясь, сверху вниз, как смотрел бы могучий лев на хрупкую птичку, сидящую меж его лап. Но Шакира говорила теперь вполне твердо и, не отворачиваясь, удивляясь собственной решимости и этим невесть откуда прорвавшимся чувствам, уверенно смотрела ему в глаза. О, какой огонь полыхнул в этих глазах! Каким жаром дохнуло на нее из глубин его души! Он ждал еще чего-то. Ждал! Шакира молчала.

– Раз только в этом, – он раздраженно выделил последнее слово, – я не поменяю своего решения: за награду ли или под угрозой наказания, но ты сделаешь это!

– Ни за награду, ни под угрозой!

Свистнула, рассекая воздух, плеть – и Шакира едва успела прикрыть локтем лицо! Еще, и еще, и еще! Она принимала его неистовое наказание молча, лишь вздрагивала и сжимала зубы, чтобы не закричать!

– Ты сделаешь это!!! – У него от ярости дрожали губы, но что-то мучительное было в его гневном взгляде. Жалость? Недоумение? Ожидание?

– Нет… – пролепетала она, закусив губу и обессиленно опускаясь на ковер.

И снова просвистела плеть, но последний удар пришелся не по ее рукам, а по голенищу его сапога. Господин не помня себя сломал рукоять плети о колено и отшвырнул ее в сторону. Затем прорычал в сторону двери:

– Хафиз!!!

Невозмутимый, привыкший ко всему, главный евнух ничего не спрашивал. Он помог Шакире встать и увел ее.

Она неслась по коридорам впереди Хафиза, и одно только слово жгло ее сердце: «Ненавижу!!!» Добравшись до своей постели и уткнувшись лицом в подушку, Шакира наконец позволила себе разрыдаться. Ей было наплевать, что сейчас скажут, будут ли над нею смеяться и, издеваясь, показывать пальцем на кровоточащие следы плетки. Наплевать! Но было тихо: все молчали.

Кто-то подсел и тронул за плечо. Шакира обернулась, ожидая увидеть Аишу и выговориться перед ней. Но это оказалась Гюльнара!

– Не реви, сестренка! Мы все через это проходили: время от времени кому-то достается! Все пройдет, не плачь.

Шакира пролежала, уткнувшись в подушки, до позднего вечера, а ближе к ночи появился Хафиз. Помертвевшая Шакира в страхе чуть не бросилась от него прочь. Но ноги стали как ватные, и она замерла на постели, поджав колени, ожидая приказа выйти во двор к позорному столбу.

Но Хафиз медленно подошел и, протягивая ей что-то в обеих вытянутых руках, торжественно отчеканил:

– Дар от господина Фархада.

При этом он внимательно всматривался в ее лицо, как бы ожидая от нее подвоха. Словно она могла, например, не принять дар, оттолкнуть его руки, закричать. И главный евнух все смотрел не отрываясь, привлекая ее внимание своим пристальным взглядом. Наконец до нее дошло в полной мере, что ее не наказывают, а наоборот – она получает подарок. И Шакира, по-женски непоследовательно, беззвучно заплакала, успев произнести:

– Благодарю моего господина…

И про себя горько добавила: «За все!»

Собрались девушки и принялись рассматривать и шумно обсуждать столь неожиданно полученные и необъяснимо щедрые дары: драгоценности, роскошное платье, изысканные благовония, сласти. Изумленно ахая, всплеснула руками Гюльнара, вопросительно подняла брови Сулейма, и как-то очень нехорошо улыбнулась-скривилась Биби. Сласти растерянная Шакира тут же предложила всем в угощение, и девушки радостно на них накинулись.

Хафиз отчего-то медлил и не уходил. Шакира вопросительно посмотрела на него, и он незаметно для остальных указал ей взглядом на выход. Она оставила подружек рассматривать и примерять подарки и быстро выскользнула во двор, где в сгустившихся до черноты сумерках оглушительно пели сверчки. Главный евнух вышел за ней. Они уселись на скамейке в глубине сада, отойдя подальше от окон спальни.

– Боюсь, ты неправильно поведешь себя, птичка, – Хафиз будто подбирал слова, – и натворишь непоправимых дел.

– Тем быстрее все это кончится!

– Все мечтаешь о смерти?

– Да, Хафиз! А теперь – еще больше, чем раньше!

Главный евнух помолчал немного, похоже, размышляя о том, стоит ли ради этой несчастной нарушать какие-то свои внутренние правила, и все же произнес:

– Даже теперь – когда господин показал тебе свою любовь?

Шакире стало жарко, и будто ударило что-то в сердце – томительно сладко, но она бросила упрямо и зло:

– Любовь?! Вот эту?! – и вытянула перед Хафизом исхлестанные руки. – Или эту, быть может?!

Она держала руки прямо у него под носом и показывала на след плетки, тянущийся по щеке к уху. Но Хафиз посмотрел на нее снисходительно и непривычно мягко улыбнулся. Это было просто возмутительно и страшно обидно! Что окончательно сбило ее с толку и вывело из себя.

– Что ты, евнух, можешь знать о любви?! – выпалила она заносчиво, но тут же перепугалась, что зашла слишком далеко.

Но Хафиз вдруг расхохотался – безудержно, до слез! Шакира изумленно смотрела на него, ожидая разъяснений. Он отсмеялся и утер глаза.

– Что я знаю о любви? Глупая девчонка! Дерзкая и глупая! Послушай меня: две женщины вынудили меня страдать. Одна удосужилась родить меня на свет в несчастливый час, и я тут же остался сиротой, так как она умерла! Вторая, которую я полюбил больше жизни, разбила мне сердце! И я поклялся: третьей женщины в моей жизни не будет! О, Аллах, великий и всемогущий, ты видишь, как быстро я усвоил твой урок: женщине нет места в моей судьбе! Хвала Аллаху за то, что он даровал мне разум. Теперь у меня нет и не будет любви, зато есть покой сердца и свобода разума!

– Но как же ты..? – Она не договорила, но он понял.

– Главный евнух – это моя должность, Шакира. Должность! Я не скопец, я мужчина. Для чего мне нужна эта тайна, я не стану тебе объяснять. Но мой господин эту тайну знает. Знает и доверяет мне, как самому себе. А пожалуй, и больше! Теперь знаешь и ты. Но если ты проболтаешься!.. Хотя думаю, что нет.

– Можешь не волноваться, я умею хранить такие тайны.

Хафиз равнодушно отвернулся. А Шакира вдруг подумала, что этот человек прекрасно знает, что ей не с кем делиться даже своими собственными тайнами, не то что чужими! Он видит ее насквозь и отчего-то находит возможным время от времени беседовать с нею. И еще она подумала, что если бы не эти беседы, она давно бы спятила в этой невыносимо роскошной клетке. Спятила или нашла бы способ покончить с собой. Хафиз же каждый раз, когда ее сознание было на полшага от непоправимого, оказывался рядом – внешне безразлично, зато всегда поразительно вовремя. И удерживал ее разум от разрушения, а ее саму – от неверного гибельного шага.

– Иди спать, птичка! Выспись как следует и ни о чем сегодня не думай!

Она взглянула на него исподлобья и не ответила. Хафиз ушел.

* * *