Отец рассказывал, а девочка Кира жалась к его руке, и в углу тесного дачного домика ей мерещились тусклые глаза ненасытного идола, который всматривался в нее пристальным страшным взглядом.

Из кабинета доктора она вышла под большим впечатлением. Пьер Фуке не стал торопить события, наседая на нее с расспросами. Молча, они сели в машину, молча доехали до отеля.

– Завтра я за вами заеду в одиннадцать, – на прощание сказал майор. Согласием Киры на этот раз он не интересовался.

А перед ее мысленным взором всплывало и наплывало, будто кто-то изменял фокус объектива, незнакомое черное лицо с узнаваемыми чертами…

Ретроспекция. Борсхана, 1990 год

Черное лицо временами наплывало на него, как будто невидимый оператор укрупнял кадр, и монотонный голос становился неразборчивым. Может, из-за усталости, а может, ему что-то подмешали в воду – тут такое практикуется. Хотя… Какой в этом смысл?

– Богатства наших недр – золото и алмазы. Но их месторождения надо разведывать. У нас нет хороших геологов, и мы нанимаем их за большие деньги. Некоторые страны предлагали нам свои услуги, но это очень щепетильное дело…

Переводчик закончил и, дожидаясь продолжения, переставил стул к окну. От вертевшегося под потолком вентилятора толку было мало. Похоже, этот светлокожий полукровка, исполнявший при здешнем Бюро Безопасности роль толмача, тяжело переносил духоту. Маялся, искал хоть какой-нибудь сквознячок. Еще один человек – коренастый, с мощной шеей, одетый как и Афолаби в военную форму, стоял, прислонившись к стене и в разговоре не участвовал.

Двинувшись от распахнутой двери до стены, Афолаби продолжил свою речь. Хлипкие полы отчаянно скрипели под тяжелыми армейскими ботинками. Песочная армейская рубашка на спине темнела от пота. Он говорил на фульбе – языке, распространенном в Сенегале, Гвинее и Борсхане. Слушая его негромкую скороговорку, разомлевший, придавленный жарой белый в который раз ловил себя на ощущении, что сидит на инструктаже в парткоме. Тут главное время от времени кивать и сохранять более-менее осмысленный вид, чтобы не раздражать инструктора – себе же дороже: затаит обиду, не оберешься. Советского человека нравоучительным бубнежом не испугать. Впрочем, если не страх, то некоторая настороженность не оставляла Дмитрия Быстрова с той самой минуты, когда он переступил порог кабинета, в котором его встретил этот африканец с глазами голодного льва. Казалось, не понравится ему, как ты слушаешь, как смотришь, как локоть почесал – да что угодно – вынет пистолет из кобуры, болтающейся на боку, и всадит тебе пулю в лоб. Кто их тут знает, в этой Борсхане, где до недавнего времени ели себе подобных… Да и сейчас, наверное, едят, только тщательно скрывают…

Жара. Нужно привыкать. Африка, как ни крути. Знал, куда ехал. Кондиционер, сказали ему, сломался, а мастер, который чинит кондиционеры, пропал в джунглях. Отправился охотиться на кабанов и пропал. Скорей всего его самого убили местные. Племя юка-юка кочует неподалеку. Они любят сожрать кого-нибудь из городских – считается, что это приносит удачу. По их меркам все городские везунчики, живут как у Великого Юки за пазухой.

Афолаби умолк, переводчик принялся переводить, в паузах шумно втягивая воздух.

– СССР помогал нам освободиться от колониальной зависимости, поэтому мы вам доверяем. Французы, хотя много лет держали нас под своим протекторатом, вовремя ушли. Мы остались друзьями. Сохранили доверие. Поэтому вы будете работать в паре с французским специалистом. И американцы наши друзья, но им мы доверяем меньше. Они могут не только разведать месторождения алмазов, но и присвоить их. Поэтому их предложение мы мягко отклонили. Это не значит, что они не попытаются помешать вам, или опередить, или еще что…

Все это советский геолог уже знал – и про французов, и про американцев. На родине его инструктировали, да не где-нибудь – вызывали в органы. Особист, или правильней сказать, чекист, – Быстров в этих тонкостях никогда не был силен, – прочел ему целую политинформацию и поставил главные задачи: снять копию с карты геологоразведки и держать американцев подальше от всех сведений об алмазах. А в конце обронил, вроде бы себе под нос, но Быстров хорошо расслышал: «Куда только наш человек не полезет в поисках приключений на свою задницу». И головой неопределенно так качнул. Дмитрий Быстров понимал, конечно, что Борсхана – жуткое место. Но другого шанса вырваться в загранку с такой высокой оплатой у него не было.

Скрип досок под рифлеными подошвами прекратился, Афолаби замолчал и остановился у окна. Это был сигнал переводчику, тот вдохнул поглубже, и принялся говорить.

– За успешное выполнение контракта вы получите пятьдесят тысяч долларов. Это немалые деньги. Но в случае, если кто-то из вас злоупотребит нашим доверием, вы не выедете из Борсханы. Живыми во всяком случае.

Афолаби обернулся и упер в Быстрова холодный, недобрый взгляд.

«Ну вот, началось, – подумал Дмитрий Быстров. – Как они все-таки любят пугать по старой людоедской привычке. Хотя и изображают демократическую страну».

А вслух сказал:

– Что ж, все ясно. Мне бы все-таки в душ, с дороги-то…

Переводчик посмотрел на него с некоторым удивлением, но, про душ, похоже, перевел. Афолаби смерил его таким неподъемно тяжелым взглядом, что Быстров тут же внес коррективы в суждение о борсханцах. Пожалуй, в их поведении старых, «додемократических» привычек и впрямь немало. Но ведь может оказаться, что грань между показным и настоящим эти незамутненные цивилизацией люди различают плохо. Увлечется игрой – и забудет, что пистолет настоящий, а пулю в лоб уже не переиграешь…

– Гостиница где-то рядом, да? – Быстров постарался изобразить дружелюбие.

Этого переводчик уже не стал переводить – то ли поленился, то ли решил дать понять белому, что лучше бы ему помолчать.

Афолаби прошелся по комнате – сначала до двери, потом до стены, подошел к своему огромному столу и, помедлив, поманил гостя.

Тот, с некоторой опаской, приблизился.

Розовато-молочный ноготь на иссиня-черном пальце ткнулся в покрытую французским текстом бумагу. Афолаби вынул из кармана толстую ручку с золотым пером, положил на контракт.

Быстров расписался на каждой странице, свой экземпляр отделил от стопки и свернул трубочкой.

– Вечером вас познакомят с напарником, – бросил ему Афолаби по-французски, глядя в стол. – Мой помощник Бонгани сейчас сопроводит вас в гостиницу. Он и будет непосредственно руководить вашей экспедицией.

Как бы подтверждая его слова, молчаливый человек отделился от стены, щелкнул каблуками и, подчиняясь знаку Афолаби, подошел к столу и стал рядом. От него сильно пахло потом.

Быстров удивился, что Афолаби разговаривал через переводчика: его французский был вполне приличный. Не положено по протоколу? Может же в молодом, но гордом государстве действовать запрет на иностранный язык в официальных беседах? Или инструктаж записывался на диктофон для тех, кто французским не владеет?