— Я… этого следовало ожидать, — медленно проговорил Тимон. — Вы, конечно, знаете, что папа…

— В слухах цитируют отрывок из нового перевода, сделанного здесь, в Кембридже, дословно. Стали известными целые страницы, переведенные Гаррисоном, Лайвли, Чедертоном. Народ гудит. Уцелевшие переводчики подозревают друг друга в предательстве. Поговаривают даже о вмешательстве демонов. Они решили навсегда прекратить работу!

— О! — прошептал Тимон.

— Вот почему Чедертон прошлой ночью оказался в Большом зале, — жестко произнес Марбери. — Он подозревал Эндрюса не только в убийстве, но и в предательстве. Подозревал, что Эндрюс передал наши работы в Рим. Но вы, я полагаю, так не думаете.

Мысли теснились в голове у Тимона. Он переписал рукописи для людей папы позапрошлой ночью. У них не было времени доставить записи в Рим, тем более добиться решения папы и начать кампанию по роспуску слухов. Это местная работа. Нечистая троица, люди в черном из задней комнаты пивной, действуют сами по себе. Возможно, Венителли позволил выпустить на кембриджские улицы немного яда, а сам тем временем отправил перевод Клименту. Тимон невольно признал тонкость интриги. Она сделала свое дело. Работа над переводом остановлена.

Марбери подался вперед. Лицо его выразило такое бешенство, что Тимон заранее угадал его следующие слова.

— Единственный способ, каким папа мог узнать такие подробности нашей работы, — с трудом сдерживаясь, начал Марбери, — это ввести в нашу среду шпиона католиков, который заучит наизусть большие куски перевода и затем перепишет его для папы. Но разве такое возможно? Не знаю…

Взгляд декана проникал в самый мозг Тимона, и тот отвел глаза. Попытался вспомнить, что наговорил прошлой ночью Энн, много ли выдал. Очевидно, девушка рассказала отцу о его связи с Климентом.

Тимон опустил ладонь на листы рукописи и попытался примирить откровение, которое открылось ему в этой кухоньке, утреннее Причащение и нынешнюю дилемму.

«Год назад, — подумал он, — я без колебаний убил бы Марбери только за то, что моя миссия стала ему известна. Но сегодня я даже не думаю об убийстве и избрал себе другую миссию».

Решения боролись между собой, сталкивались, и Тимон скоро заметил, что руки у него опять дрожат, а язык высох, как древний пергамент.

Как видно, Марбери заметил его внутреннюю борьбу, и реакция мускулов, порожденная страхом, опередила мысль.

Марбери встал, отбросив стул, и толкнул стол вперед, так что край его врезался под ребра Тимону. Клинок в руке Марбери был невелик, но декан держал его за кончик, приготовившись метнуть.

Тимон взглянул ему в лицо, на руку, державшую нож и вздрагивавшую в готовности к удару. Он видел, что Марбери готов: если он бросит нож, то не промахнется.

Тимон резко, шумно вздохнул и взлетел со стула, толкнув стол вверх с такой силой, что столешница выбила клинок из руки декана и отбросила его на несколько шагов.

Перепрыгнув еще не вставший на место стол, Тимон оказался прямо перед Марбери. Его рука скрылась под одеждой. Марбери отпрянул. Тимон ухватил его за грудки и прижал спиной к стене. Рука монаха вынырнула из складок одежды, твердо сжимая — но не кинжал, а какое-то круглое устройство. Инквизиторское орудие пытки?

Марбери попытался лягнуть противника. Тимон снова ударил его о стену и выкрикнул:

— Вот вам ответ!

Он сунул непонятный предмет прямо под нос декану.

— Вот кто виноват. Этот инструмент и мой мозг!

Взгляд Марбери сфокусировался на маленьком деревянном колесике, покрытом странными символами и цифрами.

— Это мое мнемоническое колесо, мое изобретение. С ним моя память не имеет себе равных в мире. Это мое tellum secretus.

— Ваше тайное оружие, — сглотнув, повторил Марбери, — ваша память?

— Слушайте. — Тимон выпустил Марбери и отступил на шаг. — Вы думали, что та троица из кембриджской таверны — англиканцы, которые нашли меня, чтобы помочь вам в поисках убийцы.

Марбери выдохнул и попытался вдуматься в смысл его слов.

— А они, да будет вам известно, агенты католической церкви, нанявшие меня и приславшие в Кембридж, чтобы заучить текст перевода. С помощью этого колеса я переписал все, что сумел запомнить, чтобы они показали перевод папе. Я выяснил, что и убийца, которого мы ищем, — их агент. Мне приказано прекратить попытки найти или остановить его.

Я должен был позволить ему довести дело до конца, перебить здесь всех. Все, что я успел заучить до сих пор, я переписал для них позапрошлой ночью. Помните, когда я вернулся и застал у себя вас с Энн? Ясно, что папа еще не видел вашей Библии. Слухи распространяют его люди, чтобы внести смятение среди переводчиков. И, кажется, вполне успешно.

Тимон бережно водворил мнемоническое колесо в потайной карман и смахнул со лба густой завиток черных с сединой волос.

— Зачем вы мне это говорите? — с запинкой спросил Марбери. — Почему я еще жив?

Тимон метнул на него досадливый взгляд.

— Я, кажется, покончил с католической церковью. Ушел от дел. Мне хочется следовать велениям собственного сердца.

— А оно велит?.. — Марбери оперся на стену и тяжело дышал.

Тимон, подняв три пальца, пересчитал их, отвечая на вопрос.

— Остановить убийцу, возобновить перевод, открыть истину.

— Вы намерены поймать убийцу?

— Да.

— И постараетесь, чтобы Библия короля Якова…

— Я очень надеюсь, — резко перебил Тимон, — что эта Библия станет первой подлинной книгой в истории нашей религии. Она поведает историю Господа со всех точек зрения. Она даст слово мужчинам и женщинам, знавшим Его. Она подчеркнет, что истинный святой труд Спасителя начинался и оканчивался любовью. Наша религия, единственная на земле, содержит эту достойную удивления идею. Думаю, можно сказать без преувеличения, что на карту поставлены души каждого.

Марбери вглядывался в лицо Тимона.

— Когда поют обращенные, в их голосах звучит чудо. Что привело вас к этому… Что стало новым крещением…

Марбери споткнулся и не договорил.

— Возможно, — прошептал Тимон, не смея взглянуть на Марбери, — что Святой Дух является и поныне, даже в этой кухне.

Никто из них не успел прибавить к сказанному ни слова, потому что в кухню вбежала Энн. Девушка резко остановилась, увидев перевернутый стол, разбросанные бумаги и рядом с ними обнаженный клинок. Сегодня на ней был теплый синий плащ, скрывающий фигуру, распущенные волосы на шее схвачены зажимом. Щеки ее разгорелись, и она тяжело дышала.

— Вашему отцу нравится меня испытывать, — сказал ей Тимон. — Он достал нож — тот, что сейчас на полу. Я опрокинул стол. Но все это в шутку. Все хорошо.