этот разговор. Хватит. С него достаточно. Ему хотелось заорать на нее: «Наглая обезьяна! Ты просто наглая обезьяна!»

Но, оказавшись на улице, он крикнул только:

— Что тебе принести? Будешь апельсиновый сок, если я не найду томатный?

— Апельсиновый буду, — крикнула она в ответ. — Только без льда.

Огромными шагами он направился в сторону кухни.

Поколение Иби было другим. У них с Тирзой была небольшая разница, но все равно от подружек Иби он никогда не ожидал подобных выходок. Отказываться от рыбы, гладить себя в сарае, считать себя глупой. С ума можно сойти от такой бредятины.

Он налил апельсиновый сок в винный бокал — стаканов уже не нашлось, — кто-то вдруг тронул его за плечо.

Он обернулся.

— Тирза! — воскликнул он. — Где ты была?! Откуда ты?

Она вся вспотела, и тени на одном веке немного размазались.

— Я мчалась на велике, — выдохнула она. — Я получила все твои сообщения. И сразу помчалась домой. Ну, как тут всё? Народу нравится? Суши все уже слопали, да, пап?

Она вспотела, но вся сияла. Ее глаза сияли.

Он прижал ее к себе и понял так ясно, так четко, как никогда раньше еще не осознавал, так однозначно и бескомпромиссно, что не желает знать ни одной причины, по которой ему нужно было бы жить без Тирзы. Без нее его жизнь была просто немыслима, а если и не так, то он не желал бы ее без Тирзы. Она давала ему право на существование. Он прижимал к себе то, что давало ему одновременно и привилегию, и обязанность жить. Без нее этого долга уже не было бы, но не было бы и права на жизнь. Он уже не мог представить себе, как он вообще жил, когда ее еще не было на свете. Ожидание. Вот что это было. Все те годы он жил в ожидании Тирзы. Хотя он тогда и не знал, что ждет именно ее, именно Тирзу.

— Пап, — сказала она, — ты меня раздавишь. Мы потом будем обниматься, в аэропорту. Ты вечно как вцепишься. Я хотела тебя кое с кем познакомить.

Она показала на человека, который, вероятно, все это время стоял в дверях кухни.

Юноша или, скорее, молодой мужчина. Хофмейстер решил, что ему двадцать три — двадцать четыре. Но в любом случае он был старше Тирзы. Довольно темная кожа, широкая челюсть, черные брови, из-за которых казалось, что он смотрит немного исподлобья. Может, он и смотрел исподлобья. Кто же знает?

— Папа, — сказала Тирза, — это Шукри, мой парень.

Хофмейстер медленно прошел к двери.

За пару шагов от стола к двери он успел подумать о всепожирающей старости. Он уже почти умер. А в чем разница между «почти» и «совсем»? О каких деталях еще может идти речь, сколько миллиметров родной земли еще отделяет тебя от вражеских войск? Хофмейстер протянул руку.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Но прежде чем парень ответил, Тирза выпалила:

— Шукри, папа. Его зовут Шукри. Я же тебе сказала.

— Шу-кри, — медленно повторил Хофмейстер и пожал руку парню. — А я Йорген Хофмейстер, отец Тирзы.

Лицо молодого человека показалось ему знакомым. Чем дальше он смотрел на него, тем сильнее ему казалось, что он уже видел его где-то раньше.

— Значит, ты… — сказал Хофмейстер и остановился, потому что не знал, что сказать.

Тирза тут же воспользовалась паузой и сообщила:

— Да, это он, мой молодой человек. Он едет со мной.

Хофмейстер все еще сжимал его руку, руку молодого человека своей младшей дочери. У него была большая рука и довольно холодная. Не изящные тонкие пальцы. Явно не пианист.

— Едет с тобой? Куда?

— В Африку. Я же говорила тебе, что мы едем вместе, — сказала Тирза. Она почти повисла на плече у отца, но он никак не отпускал Шукри. — Мой парень едет со мной путешествовать в Африку, пап.

— Ну да, конечно, в Африку. А чем ты занимаешься? — спросил он.

— Музыкой.

— Музыкой? Что за музыка?

— Я пишу тексты. И играю на гитаре. И еще много всего.

— На гитаре. И еще много всего.

Он повернул руку парня и посмотрел на его ногти.

— Я вижу, — сказал Хофмейстер, — у тебя длинные ногти. Люди, которые серьезно занимаются игрой на гитаре, как правило, отращивают длинные ногти. У меня ногти короткие. Но я и не играю на гитаре. Предпочитаю работу в саду. — Он показал молодому человеку свои руки и пробежался пальцами как будто по невидимому пианино. — Видишь, — сказал он. — Руки садовника. Да, руки садовника.

— Папа, — сказала Тирза. — Мы же тут не лошадь продаем. Зачем вам сравнивать руки. Он только что пришел.

Хофмейстер улыбнулся и в этот момент понял, что видел этого парня по телевизору. Почти наверняка. Но только не мог вспомнить, в какой программе и по какому поводу. Что-то юмористическое, или новости, или какое-то вечернее шоу?

— Да-да, ты права, Тирза, вы же только пришли. Я не должен задавать столько вопросов.

Он повернулся к молодому человеку:

— Я просто очень любопытный. Любопытный отец. И дочь у меня тоже ведь любопытная. Правда ведь, Тирза?

Он налил в два бокала «Кир-рояль», а себе налил еще белого вина. Даже не спросив у парня, хочет ли тот «Кир-рояль», Хофмейстер сунул ему в руку тонкий бокал для шампанского. Второй бокал он протянул Тирзе, обнял ее за плечи, прижал к себе ее, свою жизнь, свое право на существование, свою младшую дочь.

— Давайте выпьем, — сказал он. — За этот вечер! Я очень много слышал о тебе, Шукри, и я очень рад с тобой познакомиться. Ты занимаешься чем-нибудь еще помимо музыки?

— Да, в социальной сфере, помогаю людям.

— Так ты социальный работник?

— Да.

— Прекрасно. Нужное дело. — Хофмейстер сделал большой глоток. И еще один. Его стакан снова опустел. Неожиданно быстро. Он все еще крепко обнимал Тирзу. Как будто она могла сбежать, стоило ее отпустить. — Для этого не нужно учиться в университете, ведь нет? Чтобы стать социальным работником. Туда принимают и без университетского диплома, правда? Для этого вообще нужно хоть какое-то образование?

— Образование нужно, — кивнул молодой человек. — Но в университет для этого ходить не обязательно, вы правы.

— Не все рождены для университетов, — сделал вывод Хофмейстер. — У некоторых людей нет никакого интереса к науке, у кого-то просто нет таланта, чтобы заниматься наукой. Таким нечего искать в университете.

— Пап, — сказала Тирза и засмеялась так, как умела только она, мило, но строго, наигранно, но искренне, вежливо, но дерзко. Она погладила отца по щеке. — Не сейчас, ладно? Давай не будем начинать разговоры