У Моси ничего другого не оставалось, кроме как целиком посвятить себя пампушечной «Парные хлебцы У». У Моси хоть и горевал, но вместе с тем и радовался тому, что полгода назад на свое счастье согласился жениться и переехать в лавку к жене. Благодаря этому сейчас у него был путь отступления, в противном случае он, как и раньше, бродяжничал бы и таскал воду. А ведь в свое время он еще сомневался, стоит ли ему делать такой шаг! Помнится, даже обращался за советом к священнику Лао Чжаню, и тот, поняв, что у него на душе, одобрил женитьбу. Лао Чжань всю свою жизнь проповедовал и делал это уже по инерции, однако в ключевой момент он задал жизни У Моси правильное направление. Так что сам У Моси был ему признателен. Единственное, в чем Лао Чжань оказался не прав, так это в том, что посоветовал У Моси не держаться в своей жизни за начальника уезда Лао Ши, поскольку тот казался непредсказуемым. Но кто бы мог подумать, что непредсказуемым окажется не Лао Ши, а его преемник? Сам У Моси не рассматривал свое новое положение как что-то ужасное, а вот У Сянсян показалось, что тот оставил ее в дураках. Ведь У Моси с самого начала нужен ей был не только как мужик, но и как каменная стена. А сейчас всего за одну ночь ее стена обвалилась, и У Моси стал просто У Моси. Теперь он обесценился и снова превратился в оборванца без кола и двора, и никакого толка от него не было. К сожалению, она с самого начала просчиталась: она совершенно не знала, что виноват был во всем не У Моси, а начальник уезда Лао Ши, и даже не Лао Ши, а губернатор провинции Лао Фэй, и даже не Лао Фэй, а кабинет министров. Но кто бы там ни был виноват, теперь У Моси стал просто У Моси, а ее лавка «Парные хлебцы У» — самой обычной пампушечной. Когда У Моси женился, Лао Ши пожаловал ему надпись: «Бесстрашный и отважный». У Сянсян со злости сорвала эту вывеску и ножом разворотила ее в щепки. Поскольку исполнителя дарственной надписи сместили с должности, вывеска могла стать мишенью для насмешек. Поначалу потеря в лице У Моси надежной опоры не казалась У Сянсян столь серьезной, но кто бы мог подумать, что уже на следующий день после того, как он целиком посвятил себя несерьезной торговле пампушками, его изобьет Ни Третий. Разумеется, это позорно, когда тебя выставляют вон из стен уездной управы, поэтому, чтобы не показываться на людях, У Моси решил отсидеться несколько дней дома. Однако У Сянсян была другого мнения: раз уж потерял работу при управе, так искупай вину, а значит, больше вкалывай в пампушечной. Мало того что У Моси занимался стряпней, она послала его на перекресток продавать пампушки, чтобы самой хозяйничать дома. У Моси побаивался идти на перекресток, ведь столкнись он с башмачником Лао Чжао, с продавцом зайчатины Лао Фэном или с гробовщиком Лао Ю, и те обязательно пристанут к нему с расспросами, за что его выгнали из управы. А этого в двух словах не объяснить. Однако признаться жене, что он боится кого-либо встретить на улице, было как-то неловко. Поэтому У Моси попросился два денька посидеть дома, оправдывая это тем, что раньше он никогда не продавал пампушки, а продавал лишь соевый творог, что далеко не то же самое. Почесав затылок, он сказал:

— Я даже не знаю, как зазывать покупателей.

У Сянсян возмутилась:

— Работая в управе, ты что ни день, то панствовал. Не ужели сейчас, оставшись гол как сокол, ты заставишь меня одну за все отдуваться? Такой взрослый мужик, и будешь отсиживаться дома?

У Сянсян тоже по-своему была права. Поэтому, поднявшись на следующий день ни свет ни заря, У Моси развел стряпню, напек пампушек и, когда рассвело, нагрузил тележку и скрепя сердце отправился на перекресток. Раньше аккурат в это время он уходил на работу в уездную управу, поэтому его еще мучала ностальгия по Лао Ши и огороду. Толкая перед собой тележку, он шел вперед, как вдруг из дальнего переулка, пошатываясь, вынырнул Ни Третий и закричал:

— Эй ты, стой!

У Моси остановился, а Ни Третий, прищурившись, стал на него наезжать:

— А почему это ты, когда женился, не пригласил меня на свадьбу? Не уважаешь меня?

У Моси не знал, плакать ему или смеяться. Ведь он женился полгода назад, к чему было сегодня поднимать эту тему? Но даже если бы он женился вчера, они знать друг друга не знали, так зачем вообще было его приглашать? Задумав жениться, У Моси даже не известил собственного отца и братьев, что уж было говорить о каком-то ночном стороже. Так что к уважению это не имело никакого отношения. Решив, что Ни Третий еще не протрезвел, У Моси не стал с ним препираться и развернулся, чтобы пойти другой дорогой. Он никак не ожидал, что тот его нагонит и без долгих слов опрокинет пинком тележку, рассыпав все пампушки на землю. Затем он пнул У Моси и, обнажив свои огромные, размером с пиалы, кулачища, влепил ему по физиономии:

— Кто твой покровитель, что ты осмелился побрезговать стариной Ни? Я сдерживался полгода, но сегодня ты наконец узнаешь, где раки зимуют.

В считанные минуты лицо У Моси стало напоминать соусную лавку, изо рта и носа у него текла серо-буро-малиновая жижа. В эту утреннюю пору все спешили на рынок, поэтому вокруг стали собираться зеваки. Увидев, что Ни Третий избивает У Моси, никто не решался за него заступиться. Наконец устав работать кулаками, Ни Третий распрямился и напоследок бросил:

— Катись в свою деревню Янцзячжуан, здесь нет для тебя места. И берегись, если я хоть раз еще тебя увижу!

С этими словами он шаткой походкой удалился. Только сейчас до У Моси дошло, что Ни Третий избил его вовсе не потому, что не был приглашен на свадьбу. За всем этим крылась другая причина. У Моси был избит Ни Третьим утром, а после полудня от его кулаков пострадал и скупщик ослов Лао Цуй, который в свое время сватал У Моси. Лао Цуя Ни Третий избил еще более зверски: ему он сломал руку. Если раньше и тот, и другой ничего не понимали, то сейчас, одновременно попав под горячую руку Ни Третьего, оба просекли, что проблема состояла в заключении брака. Помимо собственно свадьбы, здесь было множество других причин. Копнув глубже, они поняли, что за спиной Ни Третьего стояло семейство Цзянов. Получив взятку от Цзян Луна и Цзян Гоу, Ни Третий решил стать заступником семейства Цзянов. Раньше, пока У Моси работал при уездной управе, никто его тронуть не смел, зато теперь, когда новый начальник уезда Лао Доу выставил У Моси за ворота, тому уже можно было отомстить. Ну а перекупщику ослов Лао Цую, что называется, попало за компанию. Лао Цуй после побоев отнюдь не винил Ни Третьего, зато у него затаилась обида на промышлявшего сватовством Лао Суня. Прекрасно зная, что дело тут непростое, он полгода назад от него отказался и стал подстрекать других. Лао Цуй не обижался, что его избили, но того, что его одурачили, он стерпеть не мог. После побоев Лао Цуй не стал разбираться с Ни Третьим, а вместо этого, поддерживая сломанную руку, направился на улицу Дунцзе, где проживал Лао Сунь. Лао Суню уже было известно про избиение У Моси и Лао Цуя. Увидав через дверную занавеску Лао Цуя, он тотчас лег на кровать и притворился хворым. Когда Лао Цуй вошел в комнату и подошел к кровати, тот, прикрыв глаза, простонал:

— Стар я, что ни день — то понос, то золотуха. — Он протянул руку и вяло продолжал: — В этот раз прижало так прижало, за пять дней и маковой росинки во рту не держал.