Пока был жив Цзян Ху, в пампушечной ежедневно готовилось семь кастрюль пампушек. Для этого накануне замешивалось три чана теста. На следующий день супруги вставали с криком петухов и начинали это тесто разделывать, чтобы приготовить три кастрюли пампушек. Одна кастрюля вмещала в себя семь бамбуковых решеток для варки на пару, на каждой из которых могло разместиться восемнадцать пампушек. Таким образом, на выходе получалось триста семьдесят восемь пампушек, которые укладывались в две корзины. К этому времени на улице уже светало, пампушки погружали на тележку и везли продавать на центральный перекресток. К обеду можно было распродать все пампушки. После обеда готовилось еще четыре кастрюли пампушек. Теперь их получалось пятьсот четыре, их тоже везли на центральный перекресток, и тогда торговля велась вплоть до самой ночи. Когда на улице становилось темно, У Сянсян зажигала фонарь и продавала свой товар до тех пор, пока Ни Третий не начинал отбивать ночные стражи. Свернув торговлю, она возвращалась домой, и супруги снова заводили тесто. Когда Цзян Ху умер и У Сянсян осталась одна, она стала каждый день готовить по четыре кастрюли пампушек: две утром и две после обеда. Так что допоздна она уже не торговала. Сейчас, когда она взяла замуж У Моси, их семейная лавка У возвратилась к прежнему режиму, ежедневно предлагая по семь кастрюль пампушек. Накануне замешивалось тесто, а на следующий день три кастрюли пампушек готовились ранним утром в пятую стражу[77] и еще четыре после полудня. Торговля пампушками по-прежнему велась на центральном перекрестке вплоть до самой ночи, пока Ни Третий не начинал отбивать ночные стражи. После того как У Моси «устроил разборку в Яньцзине», Ни Третий тоже притих. Теперь он старался избегать У Моси, который, как оказалось, был горазд на убийство. Не зная, что там чувствует У Моси, он относился к нему подчеркнуто учтиво. Но учтивость Ни Третьего проявлялась своеобразно. При виде У Моси он замирал, вперившись в него взглядом, а иной раз сплевывал на землю, словно говоря: «Это других ты можешь прикончить, а каково расправиться со мной?»

Как только семья Ни Третьего начинала голодать, он шел побираться на рынок: у Чжанов брал лук, у Ванов — рис, у Ли — кусок мяса. В ту пору, когда торговал Цзян Ху, Ни Третий и у него брал пампушки. Но сейчас, когда на месте Цзян Ху оказался У Моси, Ни Третий никогда к нему не подходил. Это доказывало, что в душе он его уважает. Поскольку в момент известного скандала У Моси блефовал, а собаку он прикончил просто по стечению обстоятельств, то сейчас, встречая Ни Третьего, он старался его не задевать, так что оба держались друг от друга на расстоянии.

Шло время, и за полгода торговли пампушками У Моси понял, что это занятие ему не по душе. Он вовсе не боялся тяжелой физической работы вроде замеса и разделки теста, а также варки пампушек, но ему не нравилась торговля. А не нравилась она ему не потому, что он не любил пампушек или самой по себе их продажи, а потому, что во время торговли, так уж повелось, требовалось разговаривать с людьми. В позапрошлом году, когда он был в учениках у забойщика Лао Цзэна и того свалил ревматизм, У Моси, которого тогда еще звали Ян Байшунем, пришлось спасать ситуацию в одиночку. Когда он выходил на дело, ему часто приходилось общаться с людьми, и эти разговоры его всегда напрягали. Однако градус напряжения при торговле пампушками и забое свиней все-таки был разным. Общение с хозяевами свиней носило разовый характер. В один день он, как правило, забивал свиней в одном или максимум в двух домах. Так что такое общение можно было пережить без проблем. К тому же у забойщика работа всегда на первом месте, а разговоры — на втором. Да и подобные разговоры, что в доме у Чжана, что в доме у Ли, всегда сводились к стандартному набору фраз. Такое общение можно было пережить хоть десять раз. Что же касается торговли пампушками, то она велась на центральном перекрестке, где от покупателей не было отбоя; и каждый из них отличался внешне, характером или манерой речи. Опять же, разговоры во время торговли совершенно отличались от досужих разговоров. Это в обычной жизни ты можешь говорить то, что думаешь, но общаясь с клиентом, ты должен держать ухо востро и к каждому находить свой подход. Так что к тому времени, как У Моси распродавал все пампушки, он уставал не столько от торговли, сколько от разговоров. Поэтому, когда Ни Третий начинал отбивать ночные стражи, У Моси чувствовал себя выжатым как лимон. Тут уже впору было соскучиться по работе водоноса: в этом ремесле много разговаривать не требовалось, главное — тягать коромысло. А что до хозяев, так они болтливых разносчиков терпеть не могли. Продавая пампушки на главном перекрестке, У Моси иногда встречался со своими старыми знакомыми: со священником Лао Чжанем, с хозяином бамбуковой артели Лао Лу или с Сяо Чжао, что торговал луком и возил на велосипеде Лао Чжаня. Но со знакомыми У Моси мог разговаривать хоть по полдня, такое общение было только в удовольствие. Со временем ему стало казаться, что он устает не только потому, что ему не нравится торговать пампушками. Гораздо сильнее У Моси уставал от того, что у него не ладилась жизнь с У Сянсян. И дело тут было даже не в том, что в свое время она подстрекала его на убийство, что выдавало отнюдь не родственное к нему отношение. Гораздо сильнее его угнетало то, что они не могли общаться в самых простецких ситуациях. Это убить можно за секунду, а жизнь — штука долгая. У Моси стоило больших усилий общаться с людьми, а для У Сянсян это вообще не составляло труда. Имея разные склонности в плане общения, в делах они и вовсе отличались друг от друга. Замечая, что торговля пампушками изматывает мужа, У Сянсян сначала стала выказывать ему свое неодобрение на словах. Мол, когда ты изображал на карнавале Ямараджу, так был под стать красавчику Пань Аню, а сейчас превратился в какого-то бирюка, даже в словах верховодить не можешь, не говоря уж о делах. И ладно бы У Моси молчал только на людях, так он и дома безмолвствовал: и когда заводил вместе с У Сянсян тесто, и когда его разделывал, и когда варил пампушки. Даже ночью в постели У Моси тоже действовал молча: заберется сверху и делает свое дело. У Сянсян уж и не знала, как на это реагировать; ей было настолько досадно, что лучше бы он с ней и не спал вовсе. Родители У Сянсян, которые проживали в деревне Уцзячжуан, занимались кожевенным делом. Ее отец тоже был молчуном, а вот мать считалась болтушкой. Отец за целый день произносил не больше десяти фраз, зато мать таких фраз произносила около тысячи. Но разговорчивость еще не показатель того, что можно верховодить, здесь главное — уметь сказать что-то дельное. Однако проблема состояла в том, что отец У Сянсян не только говорил мало, так еще и не умел сказать что-то дельное. Зато ее мать говорила так много, что несчастные десять фраз отца утопали в потоке ее слов, независимо от того, говорила она что-то дельное или нет. Поэтому всякий в деревне Уцзячжуан знал, что в их семье всем заправляет жена, а ее муж значит не больше, чем предмет мебели. У Сянсян своей разговорчивостью пошла в мать. Но манерой говорить она все-таки отличалась. Ее мать была женщиной неграмотной, и хотя говорила много, по большей части несла всякую чушь. А У Сянсян три года ходила в частную школу, поэтому могла сказать что-то дельное. И не только дельное, иногда у нее получалось проникнуть в самую суть вещей. Благодаря этому качеству ей запросто удавалось находить в людях недостатки. Когда У Сянсян жила с Цзян Ху, тот, хоть и любил разговаривать, был очень уж упрям: чуть что кидался на людей, поэтому У Сянсян не могла его подчинить. Когда же она взяла в мужья У Моси, который прославился в Яньцзине благодаря своей разборке, со временем ей стало ясно, что в общении с другими он всегда проявляет мягкотелость. Она поняла, что его хватило только на один выпендреж, теперь же никто его не только не боится, но еще и грузит всякими делами. Постепенно отношения супругов стали в точности повторять отношения родителей У Сянсян. Девять из десяти вопросов здесь решала У Сянсян. Она играла роль мужчины, а У Моси — роль женщины. Так что «взятие» У Моси в мужья состоялось в самом подлинном смысле этого слова. Иногда торговать пампушками ходил один У Моси, иногда супруги ходили вместе — это зависело от домашних дел. В дни, когда они торговали вместе, все покупатели разговаривали исключительно с У Сянсян. К У Моси они даже не обращались, воспринимая его не более чем предмет мебели. Когда к ним за пампушками подходили какие-нибудь праздные гуляки, искавшие случая пофлиртовать с У Сянсян, та не хуже какого-нибудь вояки отшивала их сама, сглаживая любую ситуацию. К примеру, подходил какой-нибудь чмырь, брал из корзины пампушку и, взвешивая ее в руке, заводил двусмысленный разговор: