Четыре промежуточных блюда: соус из трех куропаток; шесть выпеченных на жаровне паштетов; два жареных индюка; три жирных цыпленка под трюфельным соусом.

Жаркое: два жирных каплуна; девять жареных цыплят; девять голубей; две молоденькие курицы; шесть куропаток; четыре паштета.

Десерт: свежие плоды, с верхом наполнявшие две фарфоровые миски; столько же сухих фруктов; четыре миски с компотами или вареньями».

Причем в повседневности король принимал пищу в одиночестве, а члены семьи и прочие приближенные присоединялись к нему только в торжественных случаях. Разумеется, его величество не съедал все и к некоторым блюдам, наверняка, даже не притрагивался, но все равно масштабы впечатляют. И это — только первый обед. А был еще второй обед. Были еще и закуски. Был и ужин. А на ночь королю, на всякий случай, — вдруг он смертельно проголодается! — оставляли графин с водой, три хлебца и две бутылки вина.

Не мудрено, что его величество часто мучился несварением желудка, был склонен к полнокровию и головокружениям. Чего уж говорить о приступах подагры — этой самой распространенной болезни аристократов. В моменты обострения ее врачи не находили ничего лучшего, как прописать его величеству принимать бургундское вино, «как содержащее менее винного камня и более спирта», чем его любимое шампанское. Это предписание стало причиной трагедии для виноградарей Рейнской области и поводом для счастья производителей вин в Бургундии.

Мария-Терезия произвела на свет шестерых детей, из которых до зрелого возраста дожил лишь первенец — Людовик Великий Дофин, родившийся 1 ноября 1661 года. Насчет того, получился бы из него хороший король или нет, историки расходятся во мнениях. Одни из них уверены, что у него хватило бы твердости характера, разумности и способностей, чтобы достойно продолжить дело своего отца, другие полагают, что наследник Людовика XIV был вял, безынициативен и глуповат. Истина, как обычно, где-то посередине. Да, дофин ничем особенно не блистал и не обладал яркой харизмой, но — поди-ка попробуй конкурировать с «королем-солнце», всегда находясь в тени его сияния, постоянно ощущая свою ущербность в сравнении с ним, угнетенный завышенными ожиданиями и страхом разочаровать. К тому же дофин с младенчества воспитывался в преклонении перед великим отцом, он никогда и не посмел бы хоть в чем-то его превзойти.

Великий Дофин был вещью в себе, этот принц, взойдя на престол, мог бы раскрыться с самой неожиданной стороны и всех поразить. Но мог бы так и остаться жемчужиной, надежно спрятанной в своей раковине. К сожалению, никому не довелось этого узнать.

Людовик XIV очень серьезно подошел к вопросу воспитания наследника, поручив его умнейшим и достойнейшим педагогам, отличавшимся строгой нравственностью. Это герцог Монтозье, которому помогают святые отцы де Париньи и де Флешье. К ним позже присоединится Жак Бенинь Боссюэ.

Этими мудрыми господами для наследника была подобрана 64-томная библиотека греческой и латинской классической литературы «Ad usum Delphini» — «для использования дофином». Составлена она была из произведений величайших философов и драматургов, которые дополнили обширными комментариями и растерзали купюрами, — из всех этих трудов были безжалостно вырезаны сцены секса, насилия, сомнительного юмора и прочего, что, по мнению составителей, могло смутить или направить в сторону порочных фантазий невинный детский ум. Первый том вышел из печати, когда дофину было девять лет, последний — когда ему исполнилось тридцать семь.

Специально для сына Людовик начал писать «Мемуары», в которых делился опытом и знаниями, объяснял какие-то спорные свои поступки и предостерегал от ошибок, посвящая в тайны искусства «быть королем».

Сложно было не возненавидеть учебу при таком подходе. К тому же получившие от короля полную свободу действий воспитатели не церемонились с ребенком. За малейшее непослушание, невнимательность или ошибку дофин получал от герцога Монтозье ощутимый удар линейкой, шлепок или оплеуху.

При первой же возможности Монсеньор от учебы бежал. И как только достиг возраста, позволившего ему избавиться от опеки воспитателей, тут же поспешил забыть все, чему его учили. Нет, конечно же, знания, заложенные в нем с детства, не могли испариться бесследно, но принц ими не пользовался.

Великого Дофина описывают как рыхлого, неуклюжего, безобразно толстого и ко всему безразличного юношу, который все время молчал, предпочитая ни с кем не делиться своим мнением, — если оно у него вообще было.

«Характера у него не было никакого, здравого смысла достаточно, но ни намека на сообразительность, — пишет Сен-Симон, — было в нем высокомерие, было достоинство — и природное, и проистекавшее из его представительности, и усвоенное в подражание королю; его отличали безмерное упрямство и то сочетание связанных между собою слабостей, из коих была соткана его жизнь; он был ласков по лени и по некоторой недалекости, но в глубине души черств, хотя внешне казался добрым, причем доброта его распространялась только на подчиненных и слуг и выражалась лишь в расспросах о всяких низменных предметах; с низшими он вел себя поразительно фамильярно, между тем оставался безразличен к чужому горю и нищете, причем скорее по небрежности и в подражание другим, чем по природной жестокости; он был поразительно молчалив и, следовательно, скрытен… С одной стороны, по причине своей толщины, с другой — из-за трусости принц этот являл собой образец редкой сдержанности; в то же время он был горд сверх всякой меры, что в дофине несколько забавно, тщеславен и крайне внимателен и чувствителен к полагающимся ему почестям и вообще ко всему».

Не обладая государственным умом, Великий Дофин тяготел к искусству. Хотя и не любил читать, — а кто любил бы после изучения 64-х томов классики с комментариями и купюрами? — он обожал театр, особенно оперу, и вообще был тонким ценителем музыки.

Апатичный и вялый принц преображался, сшило ему вырваться на свободу из дворцовых стен. Он был неутомимым охотником, — просто обожал травить волков, — и мог без устали проводить в седле многие часы. Но и тут не проявлял решительности.

«Он ловко сидел на коне и прекрасно выглядел верхом, однако был не слишком храбрый наездник, — пишет Сен-Симон. — На охоте впереди него бежал Казо, и стоило принцу потерять его из виду, как он впадал в ужас; он пускал лошадь только в курцгалоп и частенько останавливался под деревом, поджидая остальных охотников, долго искал их, а затем возвращался».

Стоит признать, образ будущего государя получается довольно нелестным. Впрочем, здравый смысл и ответственность — это уже немало.

А Франсуа Блюш, один из наиболее скрупулезных биографов Людовика XIV, вообще считает, что Сен-Симону нельзя доверять и его описание дофина чересчур предвзято.

«Этот герцог изобразил его лентяем и увальнем. А его портрет Людовика Французского был просто карикатурой. Если Монсеньор страстно увлекался псовой охотой на волков, конными состязаниями, игрой в шары, верховой ездой, состязаниями по снятию пикой кольца и был всегда первым среда своих талантливых друзей, если он собрал прекрасные коллекции, занимался украшением своего дворца, председательствовал на прекрасных маскарадах, царил в Медоне в своем изысканном кружке для избранных, то лишь потому, что он должен был найти умные и приятные занятия, чтоб заполнить свое свободное время, которого у него было в избытке, за что он, конечно, не может нести ответственность. Каждый раз, когда его отец давал ему ответственные военные или политические поручения, он всегда показывал себя достойным королевского доверия; смелый и популярный в армии, внимательный и всегда занимающий твердую позицию в совете министров».