— Сэр? — Кто-то потянул его за рукав. Он посмотрел вниз.

Юнга, лет десяти, не старше, но стройный и крепкий. Его вид не был болезненным, как у большинства молодежи в Лондоне. Как странно, но ни у кого из его друзей детей не было, а он, как однажды подметил его дядя, не хотел ничего знать о своих шотландских родственниках. Добрые отношения с сестрой он тоже решительно пресек.

— Сэр?

Джеред покачал головой и снова взглянул на мальчишку.

— Ваша светлость, прошу прощения, но ее тошнит.

— Мою жену?

— Да, сэр. Она не хочет, чтобы я позвал вас, но ее рвет все время, как мы вышли из бухты.

Он спустился вниз и вошел в каюту. На кровать падало пятно света. Тесса лежала, прижав руку к глазам, другой вцепившись в одеяло.

Она ничего не сказала, только махнула рукой перед собой. Предостеречь его или что-то сказать. Он не знал, как поступить. В ее лице была такая напряженность, что он испугался. Она не двигалась, но он слышат ее слабое дыхание, как будто малейшее движение причиняло ей боль, когда он сел на край кровати.

— У нас на борту нет врача, сэр.

Они переглянулись, но не как хозяин и подчиненный, а как взрослый и ребенок. В этом взгляде читались и просьба, и соучастие, и беспомощность — с обеих сторон.

Тесса повернула голову.

Движение ее пальцев заставило его податься вперед. Он наклонился к ее губам, когда она прошептала:

— Простите, Джеред, но мне кажется, что в добавление к высоким фаэтонам и лошадям я также всем сердцем ненавижу океан.

— Вам плохо? Принести таз?

— Да. — Это был едва слышный шепот, не больше — но согласие от всего сердца. Он схватил таз, который ему очень вовремя принес юнга. Рвало ее очень сильно, снова и снова. Казалось, что ее тело избавляется не только от завтрака, но и от всей еды, что она съела с момента рождения.

Он попросил юнгу принести горячий чай и поджаренный хлеб, если в камбузе успели развести огонь. Если нет, то он даст ей бренди в надежде, что он успокоит ее желудок. Жаль, что он больше не знает ничего, чем можно было бы облегчить ее страдания.

Он принес Тессе влажное полотенце, велел прополоскать рот, потом сел на край кровати и исполнил ритуал, который совершал часто, но никогда не задумывался о нем. Она лежала молча, закрыв глаза, пока он доставал все шпильки из ее волос, складывая их на столик у кровати. Потом взял щетку, которую привез из Лондона, и тщательно расчесал ей волосы. Это, похоже, успокоило ее, потому что она пробормотала что-то, так и не открывая глаз.

Тесса свернулась калачиком, прижимая сжатые кулачки к подбородку. По ее телу пробегала дрожь. Он потянулся за одеялом, аккуратно сложенным в ногах кровати, встряхнул его и нежно укутал жену.

Ему надо было бы оставить ее полежать в тишине, одну, чтобы прийти в себя. Вместо этого он сел рядом и стал гладить ее по руке под одеялом. Ему так хотелось помочь ей! И еще более странно, что ее недомогание передалось и ему.

— Со мной все будет хорошо, — спустя несколько минут сказала она в ответ на его немой вопрос, желая только двух вещей на земле: чтобы Джеред перестал хлопотать и поскорее ушел, оставив ее в покое. Она была смущена больше, чем когда-либо в жизни, а в объятиях мужа это ощущение только усиливалось. Как-то вдруг оказалось, что его рука обнимает ее, ее лицо прижимается к рубашке на его груди. Он молчал и был такой неподвижный, теплый и заботливый, что она почувствовала, как к глазам подступают слезы.

Тесса отстранилась от него, перекатилась, свернувшись в клубочек. Запах рвоты висел между ними, как ядовитые испарения, а она не собиралась усугублять свой позор еще и слезами.

Тесса услышала стук обуви о деревянный пол, а потом Джеред лег рядом с ней на кровать, осторожно устроившись позади нее, так что она оказалась словно в колыбели. Его рука обнимала ее, почти не касаясь, но жест этот был такой собственнический, такой мужской, что она бы посмеялась, если бы не чувствовала себя так ужасно.

Несколько часов спустя он все еще обнимал ее, не двигаясь. Она потянулась и поняла, что, должно быть, задремала. Поцелуй Джереда в лоб дал понять, что он знает, что она проснулась, и она улыбнулась, давая понять, что рада видеть его. Тесса повернулась, легла на спину, закрыв глаза. Прислушиваясь к себе, она с удивлением почувствовала запах лимона и осознала, что у нее урчит в животе. Что это? Позыв к новому приступу тошноты или элементарный голод?

Она моргнула, открыла глаза и увидела Джереда, склонившегося над ней. Он улыбался, отводя ее волосы со лба.

— Вы храпите, знаете об этом?

— Ничего подобного. Храпят старики и плохо воспитанные леди.

Его улыбка стала шире. Она решила уточнить:

— Вы же преувеличили, правда? Неужели я храпела?

— Очень тихо. Так, легкое посапывание.

Она снова закрыла глаза. А он продолжал:

— А вот про себя я не могу точно сказать: храплю или нет. Не внесете ясность?

Она внимательно посмотрела на него.

— Не знаю. Мы очень редко спали вместе.

Воспоминания нахлынули мгновенно. Они делили постель в основном ради плотских утех. Единственный раз, когда они предоставили друг другу возможность поспать рядом, был в их брачную ночь, и после этого он покинул ее. До сегодняшнего дня Джеред никогда не обнимал ее просто так, из желания уменьшить ее боль.

Даже когда она была на грани смерти, его не оказалось поблизости.

— Вам было страшно?

Тесса не спросила, что он имеет в виду, лишь посмотрела ему в глаза.

— Я мало что помню. Вроде бы не было никакой боли, а потом она появилась. Сейчас я вижу только тени образов, странные зарубки памяти, но даже они с каждым днем меркнут. Мои мама и папа поддерживают меня. Мои братья — Стивен и Алан — молятся за меня. Стивен хочет быть епископом, он готовится к этому, я думаю.

— А Алан?

— Он еще мал, но считает себя великим воином. Мечтает о военной карьере.

— Только меня не было с вами тогда.

— Это не совсем так, — возразила она со слабой дразнящей улыбкой. — У меня был ваш портрет.

Он нахмурился.

— Какой же это?

— Тот, где вы стоите рядом с постаментом.

— На нем, кажется, еще изображена собака?

— Нет там никакой собаки. Но вы выглядите на нем совершенно порочным, как будто знаете какую-то тайну, доступную только отъявленным повесам.

— Несомненно.

— У вас сейчас очень странное выражение лица, Джеред. Вы смущены?

— Едва ли. — Он играл с краем простыни, отводя глаза.

— Так и есть. — Она поднялась на локте, улыбаясь мысли, что герцог Джеред Мэндевилл впервые в жизни смутился.