После того, как к отъезду было все готово, многие собрались на вокзале проводить их с дочкой в этот далекий, неведомый путь. Наташа и многие друзья, с искренними слезами, прощались с ней, не имея надежды, увидеть ее вновь. Кто-то из друзей ее поездку назвал — посольством в преисподнюю. Все имели самое страшное представление о тех отдаленных местах, куда надлежало ей ехать. У Лиды не было ни страха, ни смущения, и образ ее остался надолго в глазах Наташи, как образ дорогой, старшей подруги, достойной подражания.

* * *

Шурша льдинами, теплоход «Кулу», густым раскатистым басом, торжественно известил Магадан и прибрежную окрестность о своем благополучном прибытии. Людская лавина встречающих неудержимо хлынула к обледенелому борту океанской громады, а навстречу хлынул такой же поток, сходящих на берег людей, разливающийся по территории порта.

Среди царящего людского гомона, Комаров своими ушами различил родное, волнующее, отличающееся от тысячи окружающих:

— Женя! — и одновременно с ним писклявое детское — папа!

— Ой, да откуда же ты меня узнала, малютка, моя милая, — снял Женя со сходней дочку, удивляясь тому, что впечатление от фотографии, она смогла перенести на живого папу. Встреча была настолько трогательной, что обнявшиеся Комаровы и не замечали, как людской поток колыхал их из стороны в сторону.

Из-за недостатка транспорта значительная часть людей двинулась из порта в город пешком. В числе их, оказалась и счастливая семья Комаровых.

Поздно вечером Женя (совершенно случайно) встретился в одном из переулков с Павлом. Весь разговор был посвящен рассказу о встрече и описанию дочки с женой. Но так как путешественники, отдыхая с дороги, уже спали, то знакомство с семьей друга они перенесли до более благоприятных условий, т. е. в Усть-Омчуг.

По прибытии в поселок, Комаровых поселили в одной из комнат двухэтажного дома и, учитывая то, что у них есть дитя, по соседству с кухней. Перед окном сверкала, снежной скатертью, пойма реки Детрин, пестрея редкой порослью кустарника и вывороченными корягами. Сердце Лиды съежилось при виде дикой природы, но в присутствии мужа все тонуло в ощущении, еще неизведанного счастья.

— Женя, ты понимаешь, — с каким-то особым вдохновением заявила она, стоя в обнимку с ним перед окном, — мне кажется, что я не была так счастлива под венчальной фатой, как теперь, в этой убогой полупустой комнатушке и бедной душегрейке на плечах. Почему это, а?

— Милая моя, ты не забывай, что пять-шесть лет тому назад, моя жизнь для тебя, родных и друзей была безнадежно потеряна, а с ней умирала и твоя. Ведь то, что мы ощущаем теперь, это не брачное счастье, а счастье потерянной и вновь подаренной, Богом, жизни. Моя жизнь, уже несколько раз, не моя — это жизнь, вырванная могучей рукой Спасителя у смерти. Поэтому первое, что мы сейчас у чемоданов сделаем — это упадем на колени и будем благодарить нашего Искупителя за обновленное счастье.

Склонясь, они молились долго, сердечно, пока в дверь кто-то не постучался. Отворив, они увидели улыбающегося Николая Сергеевича с их дочуркой на руках, которая успела обойти многих сотрудников. Толпа друзей заполнила комнатку до отказа. Все искренне, горячо поздравляли Комарова и знакомились с семьей. А вечером все решили: устроить складчину и отметить новоселье их семьи — чаепитием.

Через месяц возвратился из Магадана Павел и, приведя себя в порядок, вечером постучался в комнату Жени. Все были в сборе; семья сидела за ужином.

— О, Павел, — подняв от радости руки кверху, встретил его Женя, — как раз кстати, — уступая ему место, усаживал он своего друга.

Лида суетливо пошла к окну за табуреткой и, возвратясь, подала руку для приветствия. В это краткое мгновение Павел осмотрел ее с головы до ног, и что-то с силой всколыхнуло его душу. Перед ним была женщина, скромная одежда которой, простота в движениях и одухотворенное лицо так контрастно отделяли ее от тех, с кем он последнее время встречался, что Павел, взяв протянутую ему руку, с трепетом в душе произнес, скорее признательно, чем вопросительно:

— Сестра!?

— Да, я сестра, — торжественно подтвердила Лида, а вас я могу назвать своим братом?

Павел, потупив взор, ничего не ответил на ее вопрос. Но, подняв голову, он на столике увидел книгу. «Библия», — промелькнуло в его сознании. Да, это была та самая Библия, которую он не держал в руках долгие годы. Не садясь, он, извинившись, шагнул к столу и, взяв книгу в руки, поспешно открыл ее.

— «Встал и пошел к отцу своему, — открылось ему место из Евангелия Луки 15:20–23. — И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться…»

Владыкин закрыл Библию и, упав на колени, зарыдал:

— Господи! Вот чего мне не хватало! Тебя, милующего Отца моего небесного. Только святая, дивная Библия могла явить мне Тебя. Прости меня, Отче! Я много согрешил против неба и пред Тобою, а Ты, через служение сестры, вышел ко мне, на эту жуткую дорогу вторично, как когда-то в годы моей юности, — изливал Павел душу в раскаянии. — Прости и возврати мне радость спасения моего. Аминь.

— Аминь!!! — подтвердили Женя с Лидой и подошли к Павлу.

— Вот теперь, ты меня можешь назвать братом, — со вздохом, облегченно сказал Владыкин Лиде, горячо пожимая ее руку. — Спасибо тебе, ты как сестра пришла к нам и принесла с собой святую Библию.

В радостных объятьях «душил» Женя своего друга, поздравляя с обновлением, но признался ему:

— Ты счастлив, Павел, что так доверчиво встретил Библию с первого же раза, а я вот, не мог так.

— Женя, я поясню тебе, почему это так: ты оказался между двумя самыми дорогими и любимыми личностями — женой и Христом;…а у меня Он один.

— Ой, Павел! — задумавшись, ответил Женя, — ты затронул такой вопрос, который, действительно, со всей ясностью мной, пожалуй, еще не решен.

— Ну хорошо, друзья мои, «станем есть и веселиться», — подходя к столу, повторил Павел слова, из прочитанного стиха.

За чаем Лида охотно рассказывала о жизни на «материке» и особенно о тех событиях, которые произошли в Ташкенте после ареста мужа.

Из рассказа Павел составил себе яркое