Я уже час валялся в ванне и не испытывал ни малейшего желания покидать её. Жизнь вполне удалась, и бокал с виски, стоявший на краю мраморной ванны, служил этому наглядным подтверждением. Вне этих пёстрых стен происходил полный бардак, и погружаться в него я не хотел категорически. По крайней мере не сейчас. Ещё полчасика, и тогда… Ну, в крайнем случае, час…

* * *

Охрана пропустила нас без звука. Одного взгляда на мою мужественную физиономию им хватило. Кажется, я становился здесь чем-то вроде национального героя. И неудивительно. Позже выяснилось, что после осмотра дома, в котором некогда «гостил» Давид, полиция пришла к выводу — в нападении участвовало не менее десятка отборных головорезов. Они судили по результатам, а бедняги охранники видели воочию эту «десятку». Так что в их глазах я был пока круче тучи.

Сказать, что Паола была страшно, просто катастрофически занята, — это значит вообще ничего не сказать. Её буквально разрывали на части, в «Империи Бономи» происходило что-то вроде землетрясения. Когда она появилась на пороге, я вообще сильно усомнился в её дееспособности. Но, как тут же выяснилось, — зря.

— Луиджи оказался предателем, — бросила она с порога. Перед этим Паола мельком взглянула на Дмитриева и сразу же забыла о нём, в дальнейшем обращаясь только ко мне. Довольно невежливо с её стороны. Но простительно.

— Он работал на Кольбиани и успел сбежать, пристрелив ваших дуболомов, — в тон ей продолжил я, устало опускаясь в кресло, из которого поднялся по случаю её прихода.

— Да, — резко бросила она. — И это ещё не всё. Сегодня ночью умер председатель совета директоров Северо-Итальянского Государственного Банка. Официальный диагноз — сердце… Андре, я знала этого человека пять лет! До вчерашнего дня он был здоров, как Минотавр! Какое, к дьяволу, сердце, его убили люди Кольбиани! До тех пор, пока не выберут нового председателя, я ничего не могу сделать. А новый будет человеком Кольбиани, и меня выкинут из банка, понимаешь?! Все акции всех моих компаний со вчерашнего дня летят ко всем чертям, мои брокеры обрывают телефоны, и никто, понимаешь, никто не хочет мне помочь… Ещё вчера они стояли в очереди, умоляя меня инвестировать их деньги в мои предприятия, а сегодня их секретарши говорят, что они заболели, не принимают, у них совещание! Ублюдки! Это война, понимаешь! И я знаю, кто стоит за всем этим! Только Давид мог спланировать такую атаку, это его мозг! И руки Кольбиани! О, дьявол…

Она опустилась на диван, бессильно уронив руки. Я удивлялся самому себе, но… Меня не трогала вся эта финансовая драма. Когда Паола рассказывала о себе, о своей жизни — моё сердце разрывалось от жалости, любви, сочувствия. А теперь… Ничего. Ноль.

— Простите, что я вас прерываю, синьорина Бономи, но и это ещё не всё. Я случайно побеседовал с одним из людей, работающих на дона Кольбиани… В Милан приехали боевики с Юга. Не сегодня завтра, но война начнётся. И то, что сбежал Луиджи, ещё одно тому подтверждение.

— Не нужно о нём, — поморщилась Паола. — Это моя ошибка, и поверь, я дорого за неё заплатила.

Неожиданно и обворожительно улыбнувшись, она лёгким движением поднялась с диванчика и шагнула к дверям. Невероятное, титаническое усилие, сделанное Паолой, я ощутил почти физически. Она вновь входила в образ «железной леди». Уже на ходу, обернувшись, Паола сказала:

— Я очень благодарна вам, синьоры, за ваше желание поддержать меня в трудный час. Вам покажут ваши комнаты… Месье Дюпре, будьте добры, проводите меня.

Я едва успел выйти из гостиной и прикрыть за собой дверь. Резко обернувшись, она подступила ко мне вплотную, мгновение всматривалась горящими глазами в моё лицо, словно пытаясь разглядеть в нём что-то, потом отшатнулась и… Влепила мне пощечину. А потом разрыдалась.

— Никогда, слышишь, никогда не смотри на меня так… И не называй меня синьориной, хотя бы наедине… Ты не понял, ты так ничего и не понял… я… кроме тебя, у меня сейчас ничего нет. Никого нет, понимаешь? Твой отец здесь ни при чём, это другое, мне нужен ты, ты сам, а… я… о боже!

И я сделал то единственное, что имело смысл в этот момент. Я обнял Паолу и нашёл её мягкие, солёные от слёз губы своими губами.

С большим трудом, то лаской, то увещеваниями, мне удалось её успокоить. Несколько раз наше невольное уединение прерывали какие-то насмерть перепуганные барышни, я понимал, что офис сейчас буквально разрывается на части. Она была нужна там, и в этом я помочь ей не мог. Мало того что я ни черта не смыслил во всех этих финансовых тонкостях… Это была её Империя. И её поле боя. Если она проиграет эту битву — я смогу поддержать её. Но властвовать, заменить собой живую Императрицу — нет. Это сломало бы её навсегда. В этой девушке была сталь, и обращаться с ней как со слабой, бессильной марионеткой я не мог, не имел права. Она сама никогда бы мне этого не простила. Через какое-то время, приведя себя в порядок, Паола ушла. Оставив мне на прощание свой взгляд и вкус своих губ, чуть солоноватых от слёз.

* * *

Провести остаток жизни в ванне мне, естественно, не дали. Это и к лучшему, иначе я бы просто заснул в горячей воде: нарушения распорядка дня вообще и режима сна в частности были налицо. Но кого бы это интересовало? Слегка вздремнув и пообедав, Виталий Борисович Дмитриев начал скучать. И, недолго думая, решил зайти ко мне в гости. В отличие от меня, он не стал тратить своё драгоценное время, приводя в чувство итальянских красавиц, а без затей и изысков отправился почивать. Четырёх часов сна ему вполне хватило.

— Дюпре? Вы слышите меня, Дюпре? Да что вы там, утонули, что ли?! Вылезайте, у меня есть новости.

Мне ужасно не хотелось слушать его новости, а тем более покидать уютный мраморный «водоём». Но деваться было решительно некуда. Пришлось выходить.

— Выпить хотите? — буркнул я вместо приветствия. Какого чёрта, несколько часов назад расстались…

— Вы бы лучше поели, Дюпре, — посоветовал он в ответ. Разумно. После пары бокалов виски чувство голода притупилось, но ощущение пустоты в желудке осталось и даже чуточку усилилось.

— Где? — спросил я, стараясь сосредоточиться и вспомнить, куда могла запропаститься моя рубашка.

— Внизу, в столовой комнате. Вас уже давно ждут. Похоже, вы здесь числитесь как особо важная персона.

— А вы? — Рубашка почему-то оказалась под креслом.

— А я при вас. Наперсник и компаньон, так сказать, — радостно сообщил он, поудобнее устраиваясь в кресле. — Слушайте, Дюпре, возьмите меня к себе на службу, а? Я всегда считался неплохим аналитиком…

— Идите к чёрту, Виталий Борисович, вы темноты боитесь. И склонны к насилию… Я вам к Кольбиани рекомендательное письмо дам. С чего это вы так развеселились? И где, наконец, мои ботинки?

— Да вон они, на подоконнике… С чего веселюсь, спрашиваете? А мне больше ничего не остаётся. Я теперь как колобок — и от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл. Ни хрена не осталось… — Он бросил ёрничать и смотрел на меня с откровенной тоской. — Видите, даже вам, и то не нужен… Давайте, что ли, что вы тут пьёте? Надерусь, может, полегчает…