— Ребенок?

Пигалица отвернулась, и я понял, что это правда. Правда настолько дикая, что я не знал, нарушает ли она устав. К тому же с современными контрацептивами случайная беременность — неслыханное явление.

— Эй, ты что, не предохранялась?

— У меня еще два месяца в запасе. Пока что я боеспособна.

— Тебя же тошнит каждое утро.

— Как и многих других.

Что правда, то правда. И потом, армия терпит утренний кашель курильщиков. Пока что Пигалица вполне справлялась с заданиями. Через месяц, если потребуется, она примет пилюлю, и плод рассосется.

— Но зачем?

— Вдруг я потеряю Мецгера…

Если бы мне удалось сохранить частицу Пух, или Вальтера, или кого-нибудь из родственников, нарушил бы я устав? Конечно! Только что я чуть не убил санитара, пытаясь спасти Пигалицу.

— Не волнуйся за него; с ним ничего не случится.

Вряд ли она вняла моим словам. Если рассуждать трезво, Мецгер в безопасности: у слизней нет зенитной артиллерии. Тут «Книга чисел» не ошиблась. Но если верить «Книге чисел», Пух тоже должна быть жива.

— Джейсон? — Пигалица сжала мой рукав. — Ты должен идти. Ты ведь сам сюда вызвался. А я выживу. Если ж нет — так и я сама сюда вызвалась.

Никто из нас не потупил взгляд. Вальтер, Пух и двенадцать погибших солдат — они тоже когда-то вызвались и погибли на службе. Я перед ними в долгу. Я бы не бросил Пигалицу за честь, или родину, или для того, чтобы убить больше слизней. Но я оставлю ее в память о Вальтере, Пух и, в конце концов, ради нее самой — ее и ребенка.

— Мецгер знает?

Она покачала головой.

— Я готов, — обратился я к санитару, надев рюкзак. — Как придем в штаб, можешь подать на меня рапорт.

Он едва заметно улыбнулся.

— Раз вы идете, мне нет никакой нужды возвращаться. И тут работы хватит. Раненая ваша еще не совсем вне опасности, и у меня припасена в сумке парочка волшебных средств. К тому же мы не пишем друг на друга рапорты. Все мы одна семья.

Я наклонился к Пигалице и поцеловал ее на прощанье в лоб.

— Спасибо.

После чего я развернулся и помчался в штаб. Пока бежал, глянул на равнину. Там, на горизонте, нарастала тень еще больше вчерашней.

Я несся к штабу вдоль почти пустых траншей, слушая, как бомбы с «Надежды» дождем сыплются на равнину. Потом взрывы затихли. Слишком рано. Я задрал голову, придерживая шлем. Серебристая точка «Надежды» светила с неба, все еще явно на огневой позиции. Странно.

Вскоре грохот от оружия слизней понесся по скалам. Они уже приблизились на расстояние ружейного выстрела. А «Надежда» — молчок.

Пока я бежал, то думал — застрелил бы я на самом деле санитара или нет. Думал, сказать ли Мецгеру о том, что его жена беременна. Думал, как же нас крепко ударило, если через два дня сражений специалиста четвертого класса назначают командовать батальоном. Батальоном, в котором три пехотные роты и одна рота тяжелого оружия. Батальоном, в идеале (от которого мы были, конечно, далеки) состоящим из восьмисот человек, чья жизнь будет в моих руках.

К тому времени, когда за очередным поворотом показалась штаб-квартира, звуки сражения стихли. Мы снова отбили атаку.

С тех пор, как меня отослали командовать взводом, саперы соорудили над штаб-квартирой навес и укрепили его каменными обломками. Под ощетиненным антеннами навесом суетились солдаты: подбежав ближе, я понял, что они оттаскивают раненых. Насыпь вокруг штаб-квартиры выстилали тела слизней. Если зеленая нечисть уже сейчас так близко подобралась к нашему штабу, их следующая атака будет последней.

Я нырнул под навес и подождал, пока заработает прибор ночного видения. Первым, кого я узнал, был Говард Гиббл: он сидел, прислонившись спиной к стенке траншеи. На его тощих коленях лежала винтовка с треснувшим прикладом. Говард ненавидел оружие и брался за винтовку только в самом крайнем случае.

Рядом с Говардом присел санитар и перевязывал ему окровавленную руку.

— Что случилось? — спросил я.

Санитар закончил возиться с повязкой.

— Слизни прорвались в штаб. Майор собственноручно уложил полсотни. Последних двух добил прикладом.

Я с трудом сдержал улыбку.

— Ух ты, Говард!

Он закинул голову назад.

— Убил бы за сигарету.

— Ты все еще думаешь, они единое существо?

Говард устало кивнул.

Вошел дежурный по штабу и при виде меня вытянулся по струнке, едва не проломив головой крышу.

— Сэр!

— Меня зовут Уондер.

— Генерал Кобб приказал привести вас к нему сразу, как появитесь, сэр.

И он повел меня глубже в лабиринт крытых траншей, в который превратился штаб за время моего отсутствия. Сипели рации. Рядами стояли носилки с ранеными. И среди них слишком многие были уже не ранеными, а мертвыми.

Меня передали другому дежурному, с которым мы прошли в самый мозг экспедиционных войск. Это здесь слизни пробили крышу и прорвались в штаб. Многие инопланетяне все еще лежали на полу. Да, не связывайтесь с Говардом Гибблом…

— Я Уондер, новый командир третьего батальона второго полка.

— Уже нет, сэр, — подсказал сбоку дежурный.

— Как? — Ярость вскипела во мне. Что же я, бросил Пигалицу за просто так?

— Джейсон!

Я обернулся. Генерал Кобб лежал на носилках с кровавой повязкой на лице. Я подскочил к нему; он наощупь поймал мою руку и нахмурился, когда его пальцы окрасились кровью.

— Сильно ранен, сынок?

Я посмотрел себе на руку. Из плеча торчал кусок металла. Я его даже не почувствовал.

— Нет, сэр. А вы?

Он грустно тряхнул головой.

— Я не могу командовать тем, чего не вижу.

Кто-то сзади звал маму. Я на секунду оглянулся.

— Ты хорошо справился со взводом, — продолжал генерал. — Справишься и с дивизией.

В ушах у меня зазвенело — и не только от какофонии вокруг нас. Мне что же, предлагали сыграть в покер на судьбу всего человечества на кону? Да я и правил-то не знаю. И карт у меня нет.

— С дивизией, господин генерал? Но я же никогда… Я не смогу…

— Сможешь. Черт, от нее осталось-то не больше батальона. — Он потянулся к воротнику, повозился со звездами и вложил их мне в руку.

— Кофе, господин генерал? — Дрожащей рукой дежурный протягивал чашку. Мне.

Я замотал головой и показал на Кобба. Паренек взял генерала за руку и сжал его пальцы вокруг чашки.