Если честно, я была против этого плана. Он казался мне сущим безумием. Даже если Джеффри и удастся освободить меня, то куда мы потом отправимся? Ясно, что не в Дартфорд: там меня станут разыскивать в первую очередь. А что будет с Артуром? Смогу ли я забрать его, если за мной будут охотиться солдаты? С другой стороны, я была готова сбежать куда угодно, лишь бы чувствовать себя в безопасности. Ничто на свете так не пугало меня, как перспектива вновь оказаться в Тауэре.

— О господи! — вдруг сказал Монтегю. — Нет, только не это!

Послышался грохот копыт по мостовой. Джеффри был уже совсем близко — за спинами двух солдат, шагавших за нашим фургоном. Но нам видно было, как его с обеих сторон на большой скорости догоняет с десяток всадников. В руке одного из них ярко горел факел, освещая надетую на нем ливрею. Цвета ливреи говорили о том, что он не принадлежит к слугам Тюдоров или Кортни. На всаднике был черный камзол, а на нем золотыми нитками вышита фигура льва.

Черное с золотом. Цвета Говардов.

Томас Говард, герцог Норфолк (а это был, несомненно, он), пришпорил свою серую лошадь. Люди его посторонились, давая хозяину дорогу.

— Дадли! — взревел Норфолк громовым голосом, приподнимаясь на стременах. — А ну-ка подите сюда! Вы слышите меня, Дадли?

Голос его прогремел в вечернем воздухе, как раскаты грома. Что и говорить, перекричать этого человека не мог никто на свете.

Все пришло в замешательство, наш фургон остановился. Всюду мелькали вертящиеся на месте всадники: люди Говарда застали королевских солдат, которыми командовал Дадли, врасплох. Они совсем растерялись и теперь метались по дороге, не зная, что делать. Джеффри больше не было видно. В этом всеобщем хаосе он сгинул, будто его здесь и не было.

Монтегю убрал руку, которой обнимал меня за талию. Наклонился вперед и тихим, но решительным голосом что-то сказал сэру Эдварду Невиллу.

Лорд Джон Дадли проскакал мимо нашего фургона навстречу Норфолку.

— Этот отряд возглавляю я, ваша светлость, — уверенным голосом обратился он к герцогу. — Хотите ознакомиться с моими полномочиями? — Он вынул из черного камзола бумагу и помахал ею в воздухе.

— Нисколько не сомневаюсь, что Кромвель выбрал именно вас, — сказал Норфолк. — Но за ужином его величество приказал отправиться и мне тоже, присмотреть, чтобы во время ареста всю было соблюдено как следует. А на мой взгляд, все соблюдено далеко не как следует. Я только что был в доме Кортни. Черт побери, на Саффолк-лейн лежит умирающий человек, а два десятка слуг причитают над ним.

Он махнул рукой в сторону фургонов:

— А эти люди? Ведь все они благородного происхождения, у каждого имеется титул, а вы обращаетесь с ними, как с ворьем, сгоняете в кучу и швыряете в эти жалкие фургоны! Вы явно не годитесь для такого ответственного поручения.

Мне видна была только спина Дадли, а жаль. Дорого бы я дала, чтобы посмотреть, какие чувства отразились на его бесстрастном лице, когда герцог Норфолк столь откровенно насмехался над ним в присутствии арестованных и его подчиненных.

Не дожидаясь ответа, Норфолк тронул лошадь и подъехал к нашему фургону. В свете факела лицо его, казалось, было изрезано глубокими морщинами: когда я в последний раз видела герцога год тому назад, он выглядел значительно лучше. Теперь лицо его было похоже на обтянутый кожей череп, хотя движения по-прежнему оставались быстрыми и ловкими, как у человека еще совсем молодого.

— А-а, барон Монтегю, сэр Эдвард… С вами дурно обращались? — рявкнул он. — А кто эта женщина с вами?

И только подъехав совсем близко и коснувшись края фургона, Норфолк узнал меня.

— Боже мой, не может быть! — завопил он. — Джоанна Стаффорд! А вы-то что здесь делаете?

Дадли спешился, и они оба, буквально под окном фургона, яростно заспорили о том, так ли уж необходимо было включать меня в число арестованных этой ночью. Дадли был явно не прав: в приказе об аресте моего имени не было и я не сказала и не сделала ничего противозаконного. Но именно поэтому Дадли упрямо стоял на своем.

Мне Норфолк не задал ни единого вопроса. Эти люди говорили обо мне: о моем предполагаемом обручении с Монтегю; про то, что я почти месяц гостила в «Алой розе»; они вспомнили даже о том, что я была послушницей в Дартфордском монастыре, — но при этом держали себя так, словно меня и не было рядом. Мне это очень не понравилось. Какое дело Норфолку до меня? Если уж на то пошло, он должен был только радоваться моему аресту. В прошлом году после казни моей кузины Маргарет меня тоже заподозрили в возможной измене, и герцог лично вел расследование. На одном из допросов, взбешенный тем, что так ничего и не смог добиться, Норфолк даже ударил меня по лицу.

— Я забираю ее под свою личную ответственность, — наконец заявил герцог, брызгая слюной.

— С какой это стати? Джоанна Стаффорд не является членом вашей семьи, — возразил Дадли.

— Неужели вы не знаете, что моя жена — урожденная Стаффорд, а эта девица — ее двоюродная сестра? — парировал Норфолк. — А мой шурин, лорд Генри Стаффорд, поручил мне заботиться о благополучии их семейства, так что я несу за всех них ответственность, как и за дела Говардов.

— Это неправда, — вмешалась я, но, кроме Монтегю, меня никто не услышал.

— Молчите, Джоанна, в вашем случае разумнее выбрать меньшее из двух зол.

Я покачала головой:

— Еще неизвестно, что хуже.

Но моего мнения, разумеется, никто не спрашивал, и уже через минуту все было решено. Меня немедленно освободили из-под ареста. Норфолк отправился ко второму фургону, чтобы переговорить с Генри Кортни. Дадли влез на лошадь.

Он в последний раз бросил на меня полный ненависти взгляд и затрусил вперед, чтобы снова встать во главе своего отряда. Я отвернулась и посмотрела на барона Монтегю.

Мне показалось, что говорить сейчас совершенно бессмысленно: слова не могли выразить то, что я чувствовала.

Он отправляется в Тауэр, а я, как это ни странно, получила свободу. Да и кто мы друг другу? Никто. Даже не дальние родственники.

— Я буду за вас молиться, — пообещала я.

На губах барона показалась улыбка.

— Ах да, вы ведь у нас без пяти минут монахиня. Женщина, из-за которой двое мужчин сегодня готовы были перерезать друг другу глотку. Просто невероятно. — Он взял мою руку и поцеловал ее.

Люди герцога Норфолка помогли мне выбраться из фургона. Спускали меня на землю куда более осторожно, чем загружали. Вскоре вернулся и сам герцог.

— Найдите ей лошадь! — крикнул он. И подошел к своему жеребцу, не переставая отдавать команды.

— Прощайте, — прошептала я Монтегю.

Он кивнул, а потом позвал герцога Норфолка:

— На два слова, ваша светлость!

Норфолк уже собирался вскочить на лошадь, но все-таки подошел к фургону. Прежде я что-то не замечала, чтобы он кому-нибудь оказывал такое почтение, исключая епископа Гардинера и, разумеется, самого короля.