— Спасибо, добрая хозяйка, — выдохнул Мирко, отрываясь от дела. — Иду сейчас, умоюсь только.

У колодца уже были и ребята, и Юкка с Ахти. Воду подавала, конечно же, Тиина.

— Ну что, Мирко Вилкович, — осведомился Юкка, — все ли готово? Может, помочь чем?

— Благодарствуй, Юкка Антич, — отвечал Мирко. — Давно уж все на месте. За овес я, как утром условились, расплачусь. И шестерых коней здесь оставлю: куда мне одному в такую дорогу с ними? Я ведь не коневод.

— Знаю, — кивнул Юкка. Ахти между тем не удивлялся ничему, видно, он с отцом успел уже перемолвиться о том, что предстоит. — Оставляй. Через Сааримяки купцы еще пойдут, таких коней только глупый не купит. А деньги здесь полежат, тебя дождутся. И помни, — опередил он парня, пытавшегося ответить что-то, — ты сюда вернешься. Рано ли, поздно, а придешь.

И, коли жив буду, мы еще встретимся и песен много споем. Так, Мирко Вилкович?

— Так, — ответил он и вдруг сам поверил на миг, что слова хозяина сбудутся.

— Он обязательно вернется, батюшка, — еле слышно сказала Тиина сама себе, когда мужчины, умывшись, пошли вместе в дом.

Обед шел весело. Все посмеивались над вчерашним нелепым сходом, говорили о дороге на Хойру, припоминали каждый свое.

Со двора раздался звонкий лай Юсси и Анти. Лаяли они, правда, без злобы — узнали своих.

— Пойду гляну, кто там, — поднялся из-за стола хозяин.

В избу он вернулся не один: с ним вошли Йорма Суолайнен, Кюлликки и Кулан Мабидун. Староста на сей раз облачился в тонкую зеленую рубаху такого же покроя, как и вчера. Держался он столь же чинно, если не величественно.

— Доброго здравия, Мирко, сын Вилко, — приветствовал мякшу потомок вольков.

— И тебе поздорову, Кулан, сын Коннахта, — поднялся Мирко, кланяясь кузнецу.

Приветствовали старосту и все остальные, потом поздоровались с Суолайненами.

— Садитесь с нами, откушайте, — пригласил их Юкка к столу.

— Благодарствуй, Юкка, — отвечал Кулан. — Не обессудь, мы не угощаться пришли. Побеседовать надобно. Долго не задержим.

— Что ж, пожалуй, — согласился Юкка.

Крета, Тиина, Ахти и работники встали было из-за трапезы, чтобы не мешать разговору старших, но Кулан остановил их:

— Сидите, любезные, трапезничайте. У меня тайны никакой нет — вся община вчера уже обо всем прознала да смеется теперь, а иные плюются.

Тут Кулан и сам заулыбался — умел, оказывается.

— Да дело не в том, — продолжил он. — Деньги, что на живого насобирали, еще деревне пригодятся: коли отдали, знать, лишние были. — Со своей прижимистостью Кулан не расставался. — Мы тебе спасибо сказать пришли, Мирко Вилкович. За то спасибо, что ты, один-единственный, да Ахти и Хилка еще, за добрую честь сельчанина нашего вступились, хоть и по-своему. А мы, большаки да колдуны наши почтенные, все по правде рядились да в лужу и сели. Вы нам всем, дурням старым, показали, как на самом деле по правде будет. И еще: знаю, зачем ты с севера на юг отправился. Кулана старого не проведешь. Будто ты первый, кто через Сааримяки прошел! Знаю про смуту, что со Снежного Поля идет. Так вот, если те, что до тебя здесь были, от нее как зайцы бежали, петли закладывали, то ты по-воински уходишь. И нам понятие дал, как той смуте противостоять. А за то вот тебе от нас дар. И не отнекивайся, назад не приму. Йорма Тойвович, достань-ка…

С теми словами он обратился к Йорме, который пришел не просто так: на коленях у него лежал холст, в который был завернут некий предмет длиною чуть более аршина. Йорма развернул холст, и Кулан благоговейно поднял перед собой чудесной работы черные кожаные ножны, отделанные серебром. А в ножнах покоился старинный — сразу было заметно по рукояти — меч.

— Прими, — торжественно произнес Кулан. — Меч старинный, у меня в доме был, хозяина своего ждал. Род наш древний. Говаривают, из вольков мы. Чего не ведаю, того не ведаю, может, и так. Только ни языка волькского, ни преданий, ни богов не знаю. Металл ковать да торговать — умею, скромничать не стану, это всем известно. А что от древности осталось, так одежа только — по наследству передается, украшения да вот меч этот. Отец умирал — завещал, чтобы, если человек достойный случится, ему отдать. Не знаю, одобрил бы он, да мне думается, одобрит. Да я с Рейо посоветовался, и с Йормой, вот, и Калеви, и Мудр Любавич — все одинаково сказали: достоин. А коли так — бери!

Мирко, изумленный от такого царского дара, но не потерявший головы, вышел из-за стола, низко поклонился и принял ножны с клинком из рук старосты. Черная кожа приятно легла в ладони, на ней блестело серебро, изображавшее все тех же диковинных зверей, воинов и удивительных существ — может быть, древних богов? Сразу вспомнились уроки дяди Неупокоя. Меча он Мирко с собой не дал. «Меч — оружие воина, — сказал дядя. — Воином станешь — сам добудешь. А себя оборонить и без него нетрудно». Но владеть мечом дядя научил. Мирко вспоминал иной раз, как, шутки ради, выструганной по форме клинка палкой запросто раскидывал пятерых-шестерых здоровых ребят, вооруженных таким же образом.

И вот судьба, приняв лик старого волька, забывшего уже за давностью лет свои корни, нарекла его воином и вручила клинок. Мирко взялся за рукоять и потянул меч наружу. Клинок вышел легко, почти беззвучно, и оказался уже знакомым по форме — в виде длинного тростникового листа, конец же был заострен и выглядел, как язык карпа. Луч солнца, заглянувший в открытую дверь, вспыхнул на его лезвии. Мирко, да и все бывшие в избе, залюбовались невиданным зрелищем. Забыв, где он находится, юноша сделал несколько заученных движений, а опомнясь, смутился и вложил поспешно оружие назад в ножны. Разве мирный, гостеприимный дом место для обнаженного меча?

— Не знаю, как и благодарить тебя, Кулан, и всех вас, — еще раз с поклоном молвил мякша. — Мало я для вас сделал, чтобы так меня одаривать. Скажи, Кулан, что желаешь ты, чтобы я исполнил?

Кулан усмехнулся, подумал немного и отвечал:

— Клятв мне ничьих не надо, клятву и нарушить немудрено. Вот что: где бы ни был ты, в какие бы края ни попал, две вещи исполняй, коли возможно: всем говори — есть, мол, такой человек в такой местности, кузнец и купец, да расскажи, каков кузнец и каков купец.

— Уразумел, — улыбнулся Мирко. Страсть к богатству у Кулана находила себе добрые выходы благодаря его живому уму.

— А еще, коли приключится за Камнем побывать да к настоящим волькам попасть, то вызнай, будь ласков: не знает ли кто, от каких корней мой род пошел, а то ведь и богат, и уважаем, а кто, откуда — сказать стыдно, не ведаю!

— Исполню! — твердо обещал Мирко. Кулан поклонился в ответ.

— Теперь мой черед! — поднялся с лавки Йорма. — Мы уж с тобой, Мирко Вилкович, говорили давеча. Хорошо говорили. И все ты, с Ахти вместе, как и обещал исполнил на сходе. За то от нас, — он взял жену за руку, — тебе поклон. Я говорил, что требу Старику воздам. Старик требу принял, и в том доброе знамение и тебе на дорогу, и Антеро. А от меня — мой подарок, конечно, не Куланову чета, и все ж… — Он достал из кармана медный обруч, кованый, согнутый из пластинок. — Примерь.