– О господи… – прошептала Евгения с ужасом. Она что, сходит с ума?

Вдруг она услышала грохот.

Отчетливый и вполне реальный звук. Дом даже как будто дрогнул слегка.

И – наступила тишина. Но уже неприятная, гнетущая тишина. Тишина. После которой обязательно должно что-то произойти.

* * *

…У него в запасе оставалось ровно десять минут.

Толик на всякий случай подергал железную трубу – убедился, что Евгения заперта надежно.

– Толик! Открой дверь, ничего не видно… – закричала изнутри бывшая жена. – Толик! Толик, дверь захлопнулась… Помоги мне выйти! Ты слышишь? Толик!

Мужчина повернулся, пошел к лестнице. И в этот момент услышал, как внизу хлопнула дверь подъезда.

Кто пришел? Зачем?..

От ужаса у Толика дыхание перехватило… Он на цыпочках помчался назад. Свернул за угол, влетел в одну из комнат… Темный коридор, темная, с обугленными стенами кухня – здесь, по всей видимости, когда-то был пожар.

Толик знал старый дом наизусть – вот дверь, ведущая к черному ходу. Раньше так строили дома – с парадной лестницей и черным ходом, предназначенным для всяких хозяйственных нужд.

Толик прикрыл за собой дверь и ступил на лестницу. Здесь, в мрачном узком пространстве с крохотными окнами, расположенными между этажами, было особенно неприятно находиться. Декорация к фильму ужасов…

Толик стал осторожно спускаться по лестнице, держась за перила. «Кто сюда пришел? Зачем? Может, дверь в парадном хлопнула от сквозняка? Впрочем, неважно… Надо уходить как можно скорее!»

Под ногами валялись кирпичи, отбитая штукатурка. Одна из ступеней отсутствовала. Вцепившись в перила, Толик вытянул вперед ногу, нащупывая целую ступень, но в следующую секунду перила вдруг хрустнули и подломились.

Не успев ничего предпринять, мужчина полетел вниз, в лестничный пролет. Он упал этажом ниже и на какое-то время потерял сознание. По ощущениям – совсем ненадолго…

Когда он очнулся, то увидел перед собой заколоченную дверь. Сквозь щели сияло солнце. Вырвать доски – без проблем, они и так еле держатся.

Толик потянулся вперед, пытаясь встать. Болела нога – там, где-то в районе щиколотки, и, кажется, он сильно ободрал плечо. В голове еще гудело… Неприятно, но, кажется, ничего серьезного.

Сколько еще осталось времени?

…Ластик всегда отличался педантизмом и аккуратностью. Ластик – перфекционист. После службы в армии эта его особенность развилась необычайно, поскольку сапер (а Ластик служил сапером, это Евгения правильно вспомнила) обязан быть внимательным и скрупулезным… За то, что молоденький солдат умел легко и быстро обезвредить любое взрывное устройство – стереть опасность, его так и прозвали: Ластик.

Ластик со всей ответственностью отнесся и к поручению друга. Его попросили устроить небольшой направленный взрыв, который помог бы разрушить старый дом, – пожалуйста. И к дружбе Ластик относился чрезвычайно трепетно – это у него тоже было со времен армии. Ему приходилось терять друзей – он рассказывал об этом Толику, с детским недоумением и печалью страдая от несовершенства мира…

Значит, взрыв должен раздаться в строго определенное время.

Толик поднес к лицу часы с подсветкой и обнаружил, что у него осталось меньше минуты.

– А… а-а… – постанывая от ужаса и нетерпения, Толик стал торопливо ползти по лестнице вниз. До выхода оставалось метра три.

И в этот миг в глубине дома что-то грохнуло. Стены содрогнулись, и на спину Толика упал огромный пласт штукатурки, придавив его к ступеням.

Боли он не почувствовал. Он вообще ничего не почувствовал.

Просто сделал попытку дернуться и понял, что не может даже пошевелиться. Наверное, именно так себя чувствуют бабочки, пришпиленные иглой к листу альбома.

Тишина…

И это – все?! И это – взрыв?..

Дом продолжал стоять.

Старый, крепкий дом. Раньше умели строить… Никаким взрывом не снесешь! Ластик, халявщик!

Толик беззвучно засмеялся. Это открытие, что после взрыва дом не развалился сразу же, безмерно порадовало его. Это значит, что его найдут и спасут. Он будет жить.

И Евгения будет жить…

Как странно. Совсем недавно он ненавидел бывшую жену – за то, что она могла разрушить все его планы, и за то… что она – была. Жила на этом свете, такая талантливая и интересная. Самим фактом своего существования напоминая Толику, что он – бездарность. Никто. Обычный человек, без намека на какой-либо талант, особенность, необыкновенность.

Каждый человек мечтает быть избранным. Сколько фильмов об этом, сколько книг! И самое интересное, многие, даже самые обычные люди, ощущают свою избранность. Живут так, словно они – пуп земли и центр вселенной. Хотя на самом деле – серость, серость, серость… Умрут, никто и не вспомнит.

Причем Толик ощущал свою никчемность лишь рядом с Евгенией. Он, конечно, твердил и ей, и окружающим, что ее профессия – ненужная, глупая, что сама Евгения – так себе, вполне посредственная фотохудожница… Что занимается она ремеслом, а не искусством…

Но в глубине души он знал, что бывшая жена – талантлива. Она – необыкновенная. А он, Толик Полонский, – неудачник с манией величия… Лишь сейчас, в шаге от смерти, Толик позволил себе признаться в этом.

И еще в том, что он ее любит.

Всегда любил.

– Милый! – Легкий шепот откуда-то сверху. Женский голос.

– Да? – с трудом отозвался Толик. Наверное, Евгения каким-то образом сумела выбраться из той комнаты, она нашла его! – Это ты?

– Это я…

– Женя. Женя, послушай, – с трудом произнес он. – Я люблю тебя.

– Зачем ты так со мной? Если любишь? – прошептала она.

– Я не знаю. Я не знаю! – закричал он. – Я не знаю!..

* * *

На голову Глеба посыпался песок.

«Что это было?» – с недоумением и тревогой подумал Глеб. Потом снова нажал кнопку дозвона на своем сотовом. Несколько секунд стояла тишина, а потом он услышал знакомый рингтон. Мелодия – очень тихая, но вполне отчетливая и знакомая, доносилась откуда-то сверху, из глубин дома.

– Женя! Женя, ты здесь?

Дом затрещал, и на Глеба просыпалась очередная струйка песка.

– Женя!

Рингтон сотового Евгении пиликал не переставая. Но она сама не отзывалась.

– Женя!

Здание снова затрещало – и это был даже не треск, а стон. Жуткий, рвущий сердце звук… Словно дом держался из последних сил – перед тем как развалиться. Оно и неудивительно – ему сто лет, не меньше.

Глеб выдохнул и побежал вверх по лестнице.

– Женя!