Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черно-белая патрульная машина и автомобиль детектива стояли у дома 50.
Наконец из подъезда вышел Том Гарт в мятой фетровой шляпе. Он обошел машину, направляясь к водительской дверце, оказался в нескольких метрах от братьев, поймал взгляд Майкла, нахмурился и покачал головой. Ничего. Они ничего не нашли.
В углу бара «Макгрейл», прислонившись к стене и задрав одну ногу на скамью, Рики курил и наблюдал за входной дверью. В перерывах между затяжками его рука с сигаретой, торчавшей, как вывихнутый шестой палец, возила по столу пепельницу. Рики любил бывать в барах днем, когда они пустовали. Ему нравились хлебный запах старого пива и влажный застоявшийся воздух. Было три часа. Тусклые лучи света пробивались сквозь высокие окна с фрамугами, в них густо кружилась пыль, отчего возникало ощущение, что лучи можно потрогать. Бар напоминал Рики пустую церковь. Было в этом что-то церковное — дневной свет, сочащийся сквозь стекла, неизменные пустые скамьи, холодные каменные стены.
Стан Гедамински вошел и постоял у двери, крутя в руках кепку и принюхиваясь. Видимо, бар ему не понравился. Бармена не было, в зале сидели трое пьяниц. Один из них, нутром угадав полицейского, торопливо зашагал в туалет.
Рики помахал рукой с сигаретой, и Гедамински уселся на скамью напротив.
— Хочешь выпить, Стан?
— Я на работе.
Рики пожал плечами.
— Господи, Рик. Что ты здесь делаешь — взрослый человек в будний день? Как бродяга.
— А когда же я должен сюда ходить?
— После работы.
— У меня выходной.
— Ну так займись чем-нибудь полезным.
Рики принялся сгребать в кучку сигаретный пепел в пепельнице. Он криво улыбнулся. Что-то в Стане Гедамински ему нравилось.
— О чем ты хочешь поговорить, Стан, кроме как о моих дурных привычках?
— Я подумал — вдруг ты захочешь что-нибудь рассказать по поводу ограбления в «Копли».
— Говорят тебе, я ничего не знаю.
— Подумай хорошенько. У меня есть свидетель. Женщина из соседнего номера. Она видела, как ты выходил — примерно в то самое время, когда было совершено ограбление.
— Она ошиблась.
— Она говорит, ты помог ей отпереть дверь. Она тебя хорошо запомнила.
Рики скривился: «И что ты от меня хочешь?»
— Я мог бы арестовать тебя прямо сейчас.
— Ну так давай.
— На твоем месте я бы не стал выходить из дому без зубной щетки. У меня есть свидетель, и я подумал, что теперь-то ты расскажешь мне, какого черта делал в отеле, если не собирался красть.
— Вот до чего ты додумался? Или ты решил, что тебе мало?
Тишина.
— Я тебе кое-что скажу, Стан: у меня есть алиби. Я сидел в баре. Бармен за меня поручится. В любом случае бриллиантов у меня нет. Присяжные захотят знать: если я взял камни, то где они? Где улики, где деньги? У меня их нет, Стан. Знаешь почему? Потому что я их не брал.
— Мы перетряхиваем скупщиков.
— Можно, Стан, я тебе кое-что скажу конфиденциально?
— Зависит от того, что ты хочешь сказать. Я сам решу, конфиденциально это или нет.
— Поговаривают, что камушки принадлежат Чарли Капобьянко. Тот ювелир находился под его защитой. И теперь люди Капобьянко разыскивают того, кто это сделал.
— Я слышал.
— Я вот что хочу сказать: если собираешься кого-нибудь обвинить, то сначала убедись, Стан, что ты не ошибся. И не бегай по городу с криком, что какой-то парень, по-твоему, грабанул ювелира, потому что суда не понадобится. Тот, кого ты обвинишь, отправится на Чарльз-стрит и уже оттуда не выйдет. Ты сам это знаешь. — В тюрьме на Чарльз-стрит арестованных содержали до суда. — Винни Гаргано достанет его там с той же легкостью, что и на улице. На Чарльз-стрит у него больше своих людей, чем у тебя.
Гедамински кивнул.
— Хочешь арестовать — пожалуйста. Это твоя работа. Никаких обид. Но если ты не можешь с уверенностью меня обвинить, Стан, не разглашай моего имени. И не кивай. Дай слово. Это очень серьезно. Речь идет о моей жизни. Дай мне слово.
— Хорошо. Даю тебе слово, — проговорил Гедамински.
— Этого достаточно.
— Знаешь, пару дней назад мне сообщили о взломе на Симфони-роуд.
— Да? — с деланным удивлением переспросил Рики.
— Какой-то тип открыл замок, вошел через дверь, выбрался по пожарной лестнице и для чего-то выбил стекло. Совсем как в «Копли». Хотя замок открыт чисто. Классный взломщик.
— Люди в наши дни совсем позабыли об осторожности.
— Эти два ограбления очень похожи, правда? Человек вроде тебя не будет так делать. Великий Рик Дэйли слишком умен.
— Понятия не имею, о чем ты, Стан. Не знаю, зачем ваш грабитель вообще пошел в тот район, там нечего брать. Видимо, новичок. Или наркоман.
Гедамински фыркнул:
— А мне-то какая разница? Между нами говоря, если этот тип, Линдстром, каким-то образом связан с убийством Эми, тогда я посмотрю сквозь пальцы. Делайте с ним что хотите. Но дело об ограблении в «Копли» я закрыть не могу. Я проверю каждого скупщика, каждого ювелира, перекопаю ваш задний двор, если понадобится. Если я найду эти камни, хотя бы один из них, ты не вывернешься, и плевать на Капобьянко. Ты мне нравишься, Рик. Но не настолько.
— Не надо ли вам помочь?
Маргарет Дэйли вытаскивала коричневый бумажный пакет из багажника машины. При звуках голоса она выпустила свою ношу и обернулась. Стоящий на тротуаре мужчина смотрел на нее вполне дружелюбно. Он был круглолицый, румяный от холодного весеннего воздуха, со взъерошенными светлыми волосами, лет тридцати или чуть старше, в белой рубашке и сильно помятых брюках защитного цвета — так одевались приятели Майкла по Гарварду. Возможно, этот тоже был богатым гарвардским студентом — в нем улавливалось нечто мальчишеское. Один из тех людей, которые до старости юны душой, мальчик в теле мужчины. А возможно, Маргарет подсознательно сравнивала незнакомца с Джо, Майклом и Рики, примерно его ровесником. Мать неизбежно считала всех троих вечными детьми, а потому увидела ребенка и в этом молодом человеке. Он казался ей знакомым, но она не могла вспомнить, откуда знает его. Может быть, они встречались, а потом она его позабыла. Может быть, это приятель Майкла. У нее плохая память. Поэтому — а еще по давней привычке — Маргарет назвала его «голубчик».
— Нет, голубчик, я сама справлюсь.
— Уверены? Пакет тяжелый.
— Да.
— Так давайте я вам помогу, не упрямьтесь. — Он прижал пакеты с покупками к груди и поднял все сразу. — Куда нести?