— Не суди о моем отце, — слабо попросила Аня, но в душе уже было посеяно зерно сомнения.

— А почему ты тогда судишь о нас?! Ты думаешь, ты не такая, как мы?! Посмотри на себя — ты такая же хладнокровная убийца, только еще расчетливая и к тому же подлая!  

Оглушенная Аня сидела, низко опустив голову. Вот и ответ на ее вопрос — честный, пронзительный, жалящий. У их преступлений есть оправдания, у ее — нет. Как жить после этого?!

— А ты, кстати, где научилась оружием пользоваться? — вдруг спросил Калинин, остановившись у порога.

— Я в тир ходила, там научили, — тихо ответила Аня, понимая, что Дима больше не хочет находиться с ней в одной комнате, потому и уходил.

— Понятно. Готовилась, значит. Молодец, — он грустно улыбнулся, но тут же предупредил без каких-либо эмоций, почти безразлично: — Тебя продержат в больнице еще несколько дней, я пока решу вопрос с твоим жильем. Поправляйся, — и вышел из палаты.

Некоторое время Аня еще смотрела на дверь. Почему-то казалось, что Калинин вернется. Но с каждой последующей минутой эта надежда таяла, а вместе с тем приходило осознание — он не вернется. Он все сказал. И тут же удушливой волной накатили слезы. Невероятно горячие, они обжигали щеки. Уткнувшись лицом в подушку, Аня плакала в голос, захлебываясь в собственных слезах, и шептала: «Ну почему я не умерла? Почему?!». Все должно было закончиться для нее на том мосту. И полететь она должна была в реку, а не на асфальт. Она просто не сможет жить со всем этим!

— Я все равно умру, — подумала Аня с мрачной решимостью, и повторила, убеждая саму себя: — Я не буду жить! Не буду!

Она плакала долго, до тошноты. Когда уже стало совсем невмоготу, пришел врач. Присел на стул напротив нее и неодобрительно покачал головой.

— Что это мы тут сырость разводим? Нехорошо. Совсем себя не бережете. Гемоглобин низкий, в обмороки падаете, нервничаете. А о ребенке кто будет думать?

Аня вытерла глаза и непонимающе взглянула на врача.

— Каком ребенке?

Врач пролистал тонкую карту с вклеенными туда листками разного размера.

— Судя по результату ХГЧ, срок у вас примерно пять-шесть недель. Вы не знали?

Аня слышала его слова как сквозь вату и совершенно ничего не понимала.

— Точнее вам скажут на узи. А я, в свою очередь, должен вас отругать, — между тем сказал он, взглянув на Аню строго. — При беременности сильно снижается гемоглобин, а у вас он, по-видимому, и так очень низок. Обмороки — это только первые звоночки.  Рекомендации, конечно, я выпишу, но вам и питаться нужно полноценно. Это очень серьезно, понимаете? При таком низком гемоглобине у мамы существуют определенные риски и для плода.

Смысл всего сказанного дошел не сразу. Мамы? Это он про нее, что ли?! Это она — мама?!

— Этого не может быть, — только и смогла произнести Аня в ответ, напрочь отметая от себя мысль, что все сказанное может оказаться правдой. Она была уверена, что это ошибка, и, вероятно, в лаборатории просто перепутали ее анализы с чьими-то другими.

Однако на узи, проведенном в этот же день, все подтвердилось. Ей даже показали в центре монитора едва различимую точку, которая была похожа на зернышко и быстро пульсировала. Аня следила за датчиком на экране и заторможено кивала в такт словам врача, только в голове никак не укладывалось, что это крошечное создание живет внутри нее уже столько недель и с каждым днем будет расти и расти.

— Не может быть, не может быть, — периодически повторяла она про себя, и это было все, на что она была способна. Мысли путались, в голове царила полная неразбериха. Сил не было, ведь они уходили на то, чтобы не скатиться в очередную истерику. Только сейчас вдруг в полной мере пришло осознание всей жути того, что она натворила. Она убила человека! Она подставила того, кого любит! Чуть не убила себя саму! Она умерла бы, так и не узнав, что уже не одна!  Убила бы не только себя, но и того, кто был внутри. От этой мысли бросило сначала в жар, потом сразу в холод. Казалось, она в тупике, выхода из которого просто не существовало.

— Ты не переживай, девонька, — сказала Ане однажды техничка, моющая полы в их отделении. Став свидетельницей того шока, который испытала Аня при известии о своей беременности, она сделала из него свои выводы. — Ребенка и одной поднять можно. Сейчас государство хорошо заботится о матерях-одиночках, не то, что раньше, — она ловко орудовала шваброй, изгоняя пыль из-под кроватей. — Им и материнский капитал положен, и ежемесячные пособия хорошие платят, и льготы всякие у них — и место в садике вне очереди получишь, и скидку на оплату коммунальных услуг. Знаю, что говорю, дочь у меня — мать-одиночка.

Аня знала одно — умереть она теперь не имела права, но и как со всем этим дальше жить не представляла. Оставалась надежда, что придет Дима, и тогда все встанет на свои места, станет легче и понятнее. Он сказал, что решает вопрос с ее жильем (разумеется, рядом с собой он ее видеть больше не желает), но Аня надеялась, что их разговор внесет хоть какую-то определенность.  

Она ждала его каждый день: утром, днем и вечером. Сквозь треснутое окно палаты изучила вдоль и поперек дорожку, ведущую от ограды больницы до входа, могла без часов сказать, когда ожидался наплыв посетителей. Чувство вины обострилось настолько, что давило уже физически, и Аня желала лишь одного — попросить у Димы прощения. Страшнее и хуже, чем сейчас, ей уже не будет. Пусть он кричит, пусть ругает ее, пусть винит ее во всем, и он будет прав. Она все готова выслушать, со всем согласиться. Лишь бы он дал ей шанс попросить прощения. Лишь бы быть прощенной им. Но главное — рассказать ему, как много он для нее значит. На самом дне ее отчаяния еще теплилась надежда, но вскоре и она рухнула.

Несколько дней спустя Калинин привез сумку с ее вещами. В палату к ней не зашел, передал через медсестру. И тогда Аня поняла, что просто умрет, если его не увидит. Улучив момент, она переоделась в первые попавшие под руку вещи и, сделав вид, что хочет погулять на свежем воздухе в больничном сквере, просто сбежала. Стоило оказаться за оградой, как ноги сами понесли ее в отдел «Хорошево».

Машина Калинина находилась на территории ОВД, значит, и он сам был на работе. Аня еще продумывала, что скажет ему, полагая, что у нее есть время собраться с духом, пока дойдет до его кабинета, однако ошиблась. Калинин стоял перед входом в отдел, разговаривая по телефону. Увидев его, она остановилась как вкопанная посреди двора и всеми силами пыталась унять бешено колотящееся сердце.

Увидев ее, майор тут же свернул разговор и, поспешно запихав мобильный в карман брюк, ринулся к ней. Быстро оглянувшись по сторонам, он бесцеремонно схватил ее за предплечье и потащил подальше от здания отдела, в глубь двора.

— Что ты здесь делаешь? — в его голосе звучало явное недовольство. — Зачем ты сюда пришла?

Он стоял напротив нее — мужественный, красивый в форменной одежде, со звездами на погонах, и совершенно чужой. Смотрел и хмурился так сильно, что меж бровей залегла глубокая складка.